Жили мы на колонии Терпин расположенной над рекой Березувка, гмина Холоюв, район Радзехув, воеводство Станиславув. Вблизи были две колонии польские Белзув и Страхув. Они возникли в 1919- 1920 годах после парцеляции имения помещика Сленжака. В центре находилась деревня Дмытрув, в которой жили украинцы и поляки. Хозяйства колонистов были величиной 10- 12 гектвров. В колонии Терпин проживало девять семейств :-Леон Вальски- 7 еро детей, Войтех Лясек -9 еро детей, Ян Козёл- 2-ое детей, Феликс Збырал- одно дитя, Хенрык Лопушаньски- бездетный, Ян Кравчик -10 детей, Ян Пекаж -3 ое детей, Михал Дзева 2 -ое детей, Франтишек Гавелко 3 -ое детей. Костёл находился в Холоёве, но потом колонисты начали стройку костёла в Дмытрове. Однако стройки не окончено из-за войны. В Дмытрове была семилетняя школа, Дом Людовы, большая церьковь и корчма ,,Ёська ,, кооператив и небольшая электростанция, которая поставляла электричество в город Радзехув. В деревне Дмытрув электрычества не было, власти не согласились на электрификацию деревни, хотя всё к этому было уже приготовлено. Крыши домов в деревне были покрыты соломой. Возле каждого дома был небольшой сад. Жители деревни и окрестных колонии жили дружно, мы вместе с украинскими детьми ходили в школу, ксёдз учил религии католиков, поп православных, а иногда и учились религии вместе под опекой попа или ксендза. Взрослые поляки и украинцы взаимно себе помагали в хозяйстве во время сенокосов, жатвы и уборки картошки. Эта спокойна жизнь была нарушена с началом войны 1939 года и входом советских войск. Их окупация была началом трагедии колонистов, осадников, учителей, лесников и всей польской интелигенции, проживающей в Восточной Малопольске. Украинские националисты начали массово выступать против полякам. Преступники и бедняки получили власть и оружье от большевиков и в белый день грабили хозяйства поляков. На первой неделе месяца декабря 1939 года украинцы напали на колонии Терпин и Денбину, брали скот, свиней, курицы, одежду, зерно. Отходя заявили, что это не конец, что ещё придут расправится с ляхами, что мы уже довльно долго жили на их земле. На нашей колонии мужчины начали организовать дежуры и караулы круглосуточно. Уведомили НКВД о угрозах на нашу жизнь. Они обещали, что нам помогут, но не помогли. Мы жили в постоянном страхе, ожидая следующего нашествия. Праздник Рожджества мы провели спокойно. С наступлением 1940 года мы заметили, что на станции Холоюв начали собирать товарные вагоны с нарами. Поляки размышляли кому они предназначены ?
Депортация. 10 февраля 1940 года в четыре часа утра нашу колонию окружили нкавудисты и украинцы. Когда начали стучать в дверь, отец открыл. Вошёл солдат с ружьём и двух украинцев, Куцупер и Стрильков, и они начали ревизию. Отца держали под ружьём. Мы испуганные не знаем, что делать. Восьмеро детей начало плакать, старший брат был у кузинов. Самой младшей сестре исполнилось восемь месяцев. Нкавудист начал читать указ Верховного совета. На собрание вещей, обуви, постели и еды, дали нам сорок минут. Мама попала в обморок, сестра, Анна, пробует привести её к сознанию. Потм одевает младших детей. Брат, Янек, занялся упаковкой вещей, украинец контролирует его и многих вещей не разрешил взять. Потом брат пошёл в амбар за продовольственными продуктами, украинцы взвесили ему 50 кг. муки и 25 кг. каши. Больше брать не разрешили. Девятилетний брат, Войтек, побежал в курятник и задавил 25 куриц, его как малыша видно не заметили ни украинцы ни нкавудисты. Курицы вложил в мешок и положил на сани. Хлеба у нас не было , лишь только пол боханки осталось. И это мы взяли. После назначенного срока сорока минут на упаковку дано приказ -Выходи ! Время прошло. Мама не успела одеться и в ночной рубашке, накрытая только плащем, вышла на двор, а там мороз 30 градусов. После выхода из дома мы услышали отовсюду плач детей. Нас присоединили к колонне таких же как и мы, окружённых солдатами на конях. Везли нас на станцию в Хохолове. Несмотря на раннюю пору вдоль дороги стояли украинцы молодые и старые и ругали нас :- Вот и пришло время на вас ляхи ! Другие махали нам на прощание руками. Однако большинство стояли и молчали. В пути присоединили к нашей колонне колонистов из Белзова, Страхова и наших учителей из школы в Дмытрове. Когда мы ехали через Холоюв жители прощали нас со слёзами в глазах, только евреи с красными повязками на руке усмехались. На станции часть вагонов была уже занята полностью. В вагон № 25 напхали 42 человека. Теснота была невыносимая. В этом вагоне было 18 детей, в том числе и новорождённые. В вагоне детей закутали в перины, но они постоянно плакали от холода и разлуки от матерей.Чтобы растопить в маленькой печке, стоящей в вагоне, старшим удалось украсть шпалу и порезать на кусочки, кому то удалось принести немножко угля и растопили печку. Стало будто теплее. Выбрано хозяина вагона, Михала Клопатыньского, офицера в отставке и лесничего. Его заместителем выбрано моего отца, Войцеха Ляска. Они вдвоем отвечали за порядок в вагоне и выступали с требованиями к коменданту эшелона, доставлять пищу и воду, также досок, чтобы закрыть дыры в стенах и окнах вагона. Три дня продолжали довозить на станцию семьи колонистов и осадников. 11 февраля отец пошёл за водой и всретил украинца, Миколая Кживой, сапожника, у которого мы чинили обувь, и он принёс нам 10 литров молока и 4 боханки хлеба. Другой украинец, житель Охлядева, Якуб Келерман, принёс сало, несколько килограм мяса и несколько литров молока, сметаны. Мой отец со слезами в глазах благодарил его за доброту и сочувствие. Подогретым молоком матери кормили своих детей. Михал Клопатыньски приказал варить на печи для трёх семей поочередно. На третий день появился наш брат, Юзеф. Он самостоятельно прибыл на станцию, когда узнал о нашей депортации, он сказал что хочет с нами делить нашу судьбу. Ночью эшелон поехал на восток. Это обозначало, что везут нас в глубину России. Все вагоны были снаружи закрыты на засов. На граничной станции в Броновицах дали нам ведро супа на 10 человек и 200 грамм хлеба каждому.Там мы встретили эшелон с поляками из Тарнопольского воеводства. В нашем вагоне было так тесно, что не все могли сидеть. Спать ложились на перемену, одни вставали другие ложились. Постоянные хлопоты были с нуждой. Вкратце появился понос и другие болезни, тогда люди уже не стеснялись, думали только о том, чтобы дойти до дыры в полу. Дети болели гриппом и коклюшем. Размножились вши, которые всех облезали и кусали. Эшелон задерживался только для того, чтобы набрать дров и воды. На станциях нам давали пищу и воду. На вокзалах мы видели портреты Ленина и Сталина и одинаково одетых людей. После 23 дней поезд остановился на станции Котлас в Архангельской обасти. Отсюда семьи равозили в разные посёлки. Нашу семью привезли в посёлок Пермогорье, Холмогорского района. Вместе с нами в Пермогорье прибыла семья Яна Кравчика с десятью детьми. Из Котласа в Пермогорье было 185 километров и мы ехали почти пять дней. Саней было мало, на сани посадили женщины с детьми, а остальные взрослые шли пешком около 40 километров в день, а мороз был около 40 градусов. У нас не было тёплой одежды на такие морозы и уже первого дня я и сестра, Анна, отморозили ноги, а Анна и лицо. Конечно были остановки в чайнях. Была там в большой избе печь, на которой спали хозяева чайни, а мы на соломе на полу. Возчики спали в другом углу избы. Там нам подали уху, 300 грамм хлеба и чай. Отец мой хорошо знал русский язык, он был в плену во время первой мировой войны. Он спросил хозяина : - Где можно купить молока ? Тот ответил, что здесь молоко очень дорогое. Отец взял платье сестры и показал хозяину. :- За это можете получить 3 литра молока- ответил он. Отец согласился. Когда дети напились тёплого молока немедленно заснули. На следкющий день мы были на льду реки Двины, на нас грянула снежная буря. На дорогах были огромные сугробы, кони и сани тонули в снегу. Мы были вынуждены помагать возчикам вытаскивать сани из снега. Чтобы не отстать мы держались верёвок привязанных к саням. Метелица была сильная, снег вбивался во все щели нашей одежды. Женщины молились и просили Бога спасти нас. После трёх часов метель утихла. Кони были так усталые, что едва шевелили ногами. Возчики потребовали, чтобы взять детей с саней, а мы просили оставить их на санях, что мы поможем коням тянуть сани, хотя и мы были крайне измучены. С обеих сторон саней мы привязали верёвки и вместе с коньми тянули сани. Таким образом мы с трудом доехали к следующей чайной. И в этой чайной дали нам ужин : уху, ложку каши и 300 грамм хлеба. Этот хлеб показался нам глиной. После ужина мы легли спать, но спать нам мешали вши и клопы, которые нападали на нас табунами. Дети начали плакать и трудно было их успокоить. Хозяин спросил : Почему дети плачут ? Мы сказали :- Вши и клопы их кусают. - А у нас их везде полно, надо привыкнуть. И вы привыкнете. На пятый день мы прибыли на место жительства. Возчик сказал нам, что находимся в деревне Пермогорье. Он указал на бараки в лагере, на другой стороне реки, где мы будем жить. Это было Пермогорье Запад. Бараки построили в царское время и там срок свой отбывали противники царской и советской власти. Нас встретил комендант Соколовский, он был сыном ссыльного поляка, по польски не говорил но многое понимал. В бараках было уже много семей с детьми и одиноких. Это были учители, полицейские и солдаты. Они жили в отдельном бараке, в котором не было изб. Нас поместили в бараке с избами. Наша была слишком малая. Часть семьи спала на полу на соломе. Комендант объяснил нам, что мы будем работать в лесу на вырубке леса, будем добывать брёвна изо льда, готовить плоты, резать дерево для паровозов и пароходов. Теперь вы должны работать для Сосетского Союза. У нас действует закон, кто не работает тот не кушает ! После этого велел всем отправиться в баню, одежду и бельё сдать в вошебойку. В бане все должны купаться вместе, женщины, мужчины, дети, старые и молодые. Наши женщины стеснялись, особенно моя мама и молодые девушки. Комендант сказал : -Все родились наго и наго будут со всеми купаться. Приказ его должны выполнять все безоговорочно. В лагере не было школы, она находилась в деревне Пермогорье. В школу ходили только дети начальства, помощников и шпиков, ибо такие среди ссыльных тоже были. Зимой детей возили санями, а летом лодками. Спустя два дня начали организовать бригады. Мастер леса разделял работу в лесу. Конюхом был сын сосланных поляков, Ян Карасински, был и клеймильщик. Он значил деревья для вырубки и проверял выполнение работы. Десятника выбирали члены бригады. Мой отец был десятником бригады. Работали в ней братья, сестры и сосед, Кравчик, с двойкой сыновей. Третий брат созвал всех одиноких и тоже создал бригаду. Всем дали топоры, пилы и ломы. Назначили нормы вырубки, погрузки и свозки дерева. Работа была очень тяжёлая, а нормы высокие. Снег глубокий. Морозы достигали 40 градусов. Сестре, Анне, велели плести из ракитника изделии для вязания плотов. Это была очень опасная работа. Стенржень ракитника толщиной 2,5 см. мог сломать руку и убить человека. Плот состоял из 4-5 слоев. Бригада нашего отца достигла таких результатов в выполнении нормы, что получала премии, 600 грамм хлеба, супа с перловой каши с постным маслом, или могли получить сухой провиант, благодаря которому в бараке можно было по своему приготовить пищи больше и вкуснее. Все поляки старались выполнить, а даже перевыполнить норму и конечно обманывали. А обманывать научили их русские ссыльные, которые там отбывали свой срок. Они были особенно безжалостны к шпионам и доносчикам, самостоятельно наказывали их. Приём работы проводили каждые две недели в клубе посёлка. Расчёт проводил мастер леса в присутствии коменданта. Бригада нашего отца за выполнение нормы получила куфайки, брюки и валенки. Первые две недели работнки леса окутывали свою обувь тряпками и полевали водой, тряпки замерзали и ногам было теплее. Через две недели комендант пришёл на контроль в наш барак и сказал маме : -Ты должна работать. Мама ответила :- Я не могу итдти на работу, у меня пятеро детей, которыми надо заниматься. Слушая этот разговор я сказал : -Я пойду работать, мне пятнадцать лет. Комендант согласился и направил меня к лесорубам. На работу я ходил 3-4 километра от посёлка вблизи Двины. Моим партнёром был польский учитель, Леон Лосиньски из под Санока. Он был очень истощённый и измученный болезнью. Мы там резали 1-метровые брёвна и укладывали их в сажени. Для меня это была очень тяжёлая работа. Мне приходилось самому точить пилу, а напильников было мало. За работу я получал 600 грамм хлеба, суп и ложку каши. С Леоном Лосиньским я работал 6 недель, потом он заболел гриппом, который простудил и после нескольких дней умер. После его смерти мне дали работу возчика. Я возил брёвна санями одним конём. Мой вороной конь был худощавый и слабый, он смог лишь два- три брёвна потянуть на санях. Но если сани шли по ледяной дорожке, очень скользкой, тогда только надо было умело управлять конём. Искуства грузить брёвна на сани научил меня, Сергей, сын конюха. Ночью я приходил к моему вороному и подкармлял его, чтобы был сильнее. И после нескольких недель были видны результаты, конь поправился и я начал выполнять норму. Мой паёк хлеба и других продуктов увеличились. Мы работали 7 дней в неделю, ежедневно 10 часов. В месяце мае 1940 года около 20 числа льды тронулись и тогда нам дали другую работу. Тогда мы строили плоты и сплавливали дрова. И вместе с весной появились комары и мошка. Они нас кусали немилосерно, у многих это было причиной лихорадки. Человек трясся от холода, а его температура достигала 40 градусов. Тогда начали нам давать хинин. Но многие умерли от истощения и лихорадки. Умерших хоронили за посёлком. На могиле начальство не позволяло ставить кресты. Комары, мошка и клопы это самое большое мучение ссыльных. У детей были язвы на теле в местах укусов, появлялась сильная температура, а если организм был истощён было причиной смерти. На эти болезни заболел и я. Самым лучшим лекарством в то время был рыбий жир и печень. Печень поляки добывали охотясь на птицы. Их варили и ели. Брат, Юзеф, поймал собаку начальника, которую мы втайне убили и съели. Конечно рыб там было очень много, но ловить их можно было только с весны до осени. В это время в тайге и на болотах была клюква, ягоды, брусника и смородина. Дети с взрослыми собирали эти плоды тайги, мы их ели и цынга уступала. Рыбы помагали лечить куриную слепоту. Мама умела мариновать ягоды и грибы, а грибы тоже сушила.
Начальник всё время наблюдал за нами, он хотел знать что поляки говорят, за что молятся. Молодёжь была обязана в свободное время быть в клубе на занятиях и слушать песню : -Помнят псы атаманы, помнят польские паны... И однажды кто-то разбил пластинку с этой песней. И началось следствие кто это сделал. Были допросы. Но никто из поляков не был предателем. И чтобы отомстить начальник вместе со своими помощниками провели в наших бараках ревизию и взяли молитвенные книжечки, крестики, чётки и картинки святых, говоря : -У нас Бога нет, и он нам не нужен, это ваша старая привычка. - Если кто нибудь протестовал он говорил: -Я сказал нельзя и всё ! У нас был катхезис и старая Библия школьная. Начальник заметил, что мама в квартире молилась читая молитвенную книжечку, он забрал ей эту книжечку и приказал явиться через пол часа в комендантуре.Там внушал ей, что она выступает против советской власти. Три дня в разное время допрашивал её в присутствии шпиона- переводчика. У начальника были две взрослые дочери, они приходили в клуб на танцы. Мой брат, Юзеф, играл на гармошке и дочери начальника любили его игру. Они подружились. Одна из них работала нормировщиком и дописывала полякам выполнение нормы. Брат попросил её, чтобы взяла с бюро отца молитвенную книжечку моей мамы. Она согласилась, умоляя его, чтобы не выдал её. Конечно начальник заметил, что книжечки нет. Провёл старательную ревизию в бараке, но ничего не нашёл, ибо раньше дочь начальника предупредила брата о намерении отца, а он предупредил всех поляков. Подезрение направлено на переводчика- шпиона, потому что он был в кабинете коменданта. Переводчика арестовали и увезли под конвоем. Так кончилась работа одного из шпионов, другому шею свернули русские лагерники. Это событие отпугнуло многих шпионов на долгое время. Так прошло нам лето 1940 года. В сентябре наш посёлок уже был покрыт снегом, река покрылась льдом. Мы вернулись к прежней работе в лесу. Но на этот раз велели строить плоты на льду. Дерево первого сорта было предназначено на экспорт в Англию, остальное для паровозов, параходов и жителей Архангельска. А наши родители решили учить детей польскому языку, читать и писать. К начальнику обратились с просьбой учить русскому алфавиту и он согласился. И так мы начали изучать русский и польский языки. На праздник Рожджества дети готовили разные игрушки, чтобы украсить ёлку. Всё это готовили в тайне. Накануне Рожджества, первого на чужой земле, на далёком севере мама упекла блинчики, которые были вместо облатка. Из лесу мы принесли ёлку, одели её бумажными игрушками и несколькими блинчиками. Вся наша семья села за столом накрытым белой скатертью. Родители пригласили трое одиноких поляков. Мы поздравили друг друга с праздником Рожджества, угостились облатком, вспоминали Роджество в Польше и помолились, чтобы Дитя Божие спасало нас в беде, позволило вернуться в Свободную Родину и спели ,,Отчизну свободную изволь вернуть нам Господи ! ,, На праздничный ужин мама приготовила нам суп с грибами, жареную рыбу, кисель, и каждому пирожное. После ужина мы пошли в клуб, где мои братья и другие поляки, а также дочери лесного мастера устраивали ёлку, на её верху поместили маленького ангела, которого сделала полька- учительница. В клуб пришли поляки с детьми. На ёлке зажгли свечки. Начали петь колядки, а когда начали петь : - Подними руку Дитя Божие, все присутсвующие начали плакать и запепеи : - Отчизну милую верни нам и нас верни туда. Конечно на наш праздник пришёл начальник и его помощники, но не мешали нам праздновать. Кто-то запел по украински:- Бог предвечный....И весь зал запел вместе с ним, потому что большинство поляков украинский язык хорошо знали. И так до полуночи все мы дружно пели божественные песни. А на небе видно было полярную звезду; говорили, что она указывает место рождения Дитя Исуса.
В Новый год 1941 снова всех взрослых созвали в клуб на собрание и восхваляли советскую власть и её вождя Сталина. После этого нам дали 300 грамм хлеба, мясной суп и кашу с салом. Это был новогодний подарок советской власти. Мы поздравляли друг друга с Новым Годом, вспоминали умерших членов семьи и соседей. Вторая зима на ссылке была уже не так голодная как первая. Летом большинство из нас приготовили на период зимы сушоные и маринованные грибы, научились ловить рыбу летом, а зимой ловили лесных зверей, зайцев, куропатки, косули. Конечно ловили тайно, потому что охота на лесных зверей была запрещена. А в семьях недоставало тёплой одежды для детей, нигде не можно было её купить. Моя мама была портнихой и переделывала одежду взрослых для детей. Так поступали и другие семьи а мама им помагала. И в эту зиму многие умерли от голода, холода и болезней.
Амнистия. Летом 1941 года прибыл буксир и привёз известие о том, что генерал Владыслав Сикорски подписал с советской властью соглашение и нас, поляков, освободили. Все мы, спепереселенцы и лагерники стали свободными польскими гражданами. На территории Советского Союза начала формироваться польская армия. Объявлено нам, что кто хочет поступить в польскую армию будет освобождён от своих обязанностей, получит документы и паёк на три дня и может ехать в места группировки польской армии. Среди нас впыхнула огромная радость, мы встали на ноги и запели :- Еще Польска не згинела.... Многие поляки покинули работу, несмотря на просьбы мастера леса и заявили, что через два дня покидают посёлок и поедут в город Куйбышев. Начальник объяснял им, что он о амнистии ничего не знает, что он не имеет никаких известии. Поляки показали ему газету с Указом Верховного Совета. Он долго не мог поверить, что это правда, но в конце согласился и обещал, что выдаст зарплату и даст приказ выдать паёк на три дня. Газета пользовалась большой популярностью, её все хотели читать, а те кто не умел, хотел только посмотреть. Все хотели немедленно ехать на юг. Молодёжь и одинокие лица способные к военной службе регистрировались у коменданта на выезд из посёлка. Мои братья, Юзеф г. р. 1920 и Ян г. р. 1921 тоже записались на выезд. Родители не сопротивлялись, особенно мама радовалась и готовила их к отъезду. Она и радовалась и грустила, потому что жаль ей было сыновей и разлуки с ними. Третьего дня все были готовы к отъезду. Они собрались в клубе, где их официально прощали родители, семьи и знакомые. Мой отец, Войцех Лясек, сказал :- Идите, потому что Отчизна зовёт вас, пусть Матерь Божия хранит вас ! Все запели : -Боже, что Польшу...и со знаком святого креста добровольцы покинули посёлок Пермогорье Запад. Плач и слёзы сопровождали их пока они не скрылись за горизонтом. Так выехало 12 одиноких добровольцев, свободных спецпереселенцев в Польскую армию. Наша семья осталась в посёлке до конца августа 1941 года. Тогда отец заявил коменданту, что он с семьёй уходит в кирпичный завод в Красноборск. Мастер леса просил, чтобы остался ещё на несколько дней, отец не согласился и на другой день мы уехали в Красноборск. Родители получили работу в кирпичном заводе. Там в лавочке можно было купить 0,5 кг. сахара, чай, молоко, одежду для детей. Работа была тяжёлая но платили за неё лучше чем в лесу. Там мы встретили своих соседей из колонии. В Красноборске родители работали только 6 недель. Потом решили уволиться и выехать на юг Советского Союза. Мама в то время готовила запасы сухарей и других продуктов. Я думаю, что решение выехать с малыми детьми в неизвестное было ошибкой, хотя родители думали, что выведут нас из советского рая. Мы выехали в первые дни октября 1941 года. В Котласе мы ждали на вагон 2 дня. Третьего дня с другими польскими семьями направились в Куйбышев. Там был сборный пункт. В вагоне в первый день на нас накинулись вши, потому что вагоны были грязные, со вшами. Поезд время от времени останавливался пропуская военные эшелоны. Никто нами не интересовался, не заботился. На всех станциях было много солдат и беженцев. Трудно было получить кипяток. После нескольких дней в нашем вагоне начались болезни - тиф и дезинтерия. На восьмой день мы прибыли в Куйбышев. Нам запретили выходить из вагона. Прибыли представители Польского Посольства и стали составлять список — год рождения, откуда и когда был депортирован, профессия, откуда прибывает, все кто служил в армии должен подать своё воинское звание, войсковое соединение, где служил. Нам заявили, что после этого каждая семья получит вареную пищу. Обещание исполнили. Отец и сестра пошли в столовую и получили ведро супа с кашей ячменной и десять порции второго блюда, это была лапша с салом и чай с сахаром. Это была первый семейный пир в России. Пир польской кухни. Нам дали сухой паёк : 5 кг. хлеба, кофе с цикорией и сахар. Посольство не одобрило нашего решения покинуть прежнее место жительства и работы, потому что такое количество людей покинувших свои прежние места жительства не было согласно с договором. Договор предусматривал, что на выезд в места формирования польской армии будут выезжать только мужчины способные к военной службе в возрасте 25- 55 лет, а не все семьи. Ситуация была крайне серьёзная. Немецкие войска быстро поступали в глубину советской территории, тысячи беженцев с территории занятых немцами прибыло туда, их надо было транспотировать на восток и выкормить, кроме того обеспечить транспорт войскам, а мы были во многих случаях причиной хаоса и суматохи на железной дороге. И нечему удивляться, что наш транспорт стоял днями на станциях ожидая на отъезд. Нам недоставало еды, на станциях с трудом было получить кипяток. Голод и болезни в нашием транспорте были причиной смерти многих поляков.Тиф и дезинтерия убивали особенно часто детей и старших возрастом. Мы не мылись, нас ели вши. Ежедневно из вагонов выносили несколько трупов, грузили на повозки как мусор и никто из семьи не знал где похоронено его близких. Из Куйбышева на станцию Фарах мы ехали две недели. Фарах это городок расположенный на границе с Ираном, над рекой Амударьей. В нашей семье тифом болели : брат, Войтусь, сестры, Марыся, Ружа и Стефа, а у мамы, Зофии, были приступы жёлчных камней. Когда мы нашлись в Фарахе прибыл доктор и решил всех больных отправить немедленно в больницу, где они пробывали три неднли. И вот над Амударьей пришлось кочевать под голым небом более чем тысячи поляков. Два барака, которые там были, заняли одинокие поляки прибывшие там раньше нас. Зрелище было страшное. Люди выглядели как призраки, как смерть, глаза впалые в череп, тело это скелет с натянутой кожей. Они едва держались на ногах и всё время качались. Везде полно было человеческих выделении, никто этого не убирал, так что трудно было пройти. Многие лежали почти наго, из них плыли кровавые выделения. Боже ! Спаси нашу жизнь ! - молился я и думал, что это может случиться и мне и моим родным. Наступил декабрь, пошли холодные дожди, а иногда и снег. Это было причиной многих скоропостижных смертей. Никто из больных не думал, что выживёт, они больше думали о смерти, которая кружила над их головами и глядела им в глаза. Отец наш был весь покрыт язвами не мог двигаться. Я всё время должен был стеречь наш багаж, потому что воры кружили среди нас. Сестра, Анна, ходила в колхозы, чтобы купить продовльственные продукты. А цены в колхозах были невероятно высокие. Днег не брали, надо было менять одежду, обувь. За пару сапог можно было получить 5 кг. хлеба, то есть лепёшек и 2 литра молока. Я и отец почти не спали, только дремали как лунатики. Надо было навестить больных, пойти в комендантуру, чтобы получть карточки на хлеб. Я падал от усталости, но надо было идти. Однажды отец лёг спать на сундуке и привязал сундок до ноги. Но когда проснулся сундука уже не было. А там были наши документы, разные памятки и 300 рублей. Сундук нашёлся в бараке, где жили одинокие. Удивительно, что денег воры не взяли. Видно ангел- сторож сохранил нас перед этим.
Голод и болезни в дальнейшем были причиной смерти поляков и поэтому польское руководство решило спасти остатки живых и направить их в колхозы Чимкентской области и в город Туркестан. Велели нам спешить, а то советская власть не даст вам транспорта, говорили, потому что большинство было больных, границу в Иран закрыли из-за карантина. Вагоны на станции уже стояли, надо было спешить. Отец решил взять детей из больницы на собственное желание и ответственность. Мы погрузились в агоны и поехали в Туркестан. На каждой стоянке выносили из вагонов умерших. На станции Серго всем дали приказ выйти из вагонов. Нкавудисты контролировали каждый вагон. Мой брат, Войтусь, был уже в агонии. Мы молились, чтобы он выздоровел или умер, потому что очень мучился. Он на моих коленях умер. Потвердил это врач. Таких как он в вагонах было несколько. Подъехала арба и на неё положили мёртвых малышей. Где их похоронено мы не знаем. Там остался навсегда первый член нашей семьи. Мы едва жили от горя по утрате любимого брата. Приехал поезд узкоколейки с вагонами для дров и руды и нам велели сесть в эти вагоны. У большинства из нас была высокая температура, те кто был здоров подавал больным воду, и хлеб. На другой день мы приехали в Ачисай, расположенный в горах Каракум. Ачисай это город добычи железной руды. Здесь работали военнопленные и лагерники, враги советской власти. В нашем транспорте был врач, поляк, который на просьбу отца пришёл узнать состояние здоровья мамы и сестры. После осмотра он заявил, что их здоровие очень плохое. Лекарств он не имел, только аспирин и бинты. Нас направили в барак и велели ожидать выезда в колхоз в районе Чулак Кургана. Нкавудист приказазал организовать группы десяти человек и выбрать десятника, который будет получать продукты для своей группы. Отец решил пополнить в нашу семью в нашу семью ещё три человека и пошёл за продуктами. И в это время умерла на руках мамы самая младшая сестра Стефания. Перед смертью она была сознательна и поцеловала маму и старшую сестру, Анну, заплакала и скончалась. В течение двух дней мы утратили два любимые существа, брата Войтка и Стефанию. Сестра умыла Стефанию и одела в белое платье, белые чулки и кружевной платок на голову. Отец со мной отнёс тело дочери в морг, который находился в избушке из глины. В нём были три покойника, двое мужчин и женщина лет 20-ти. Они лежали в деревянных ящиках. Отец пошёл к нкавудисту с просьбой дать ему доски на гроб. Ответ был:- Нет, и не будет ! Похорони её без гроба. Ей уже ничего не нужно. Отец решил положить тело дочери в гроб женщины. И так была похоронена сестра вблизи станции узкоколейки Серго- Ачисай. Состояние здоровья мамы и сестёр ухудшилось. Отец просил нкавудиста направить их в больницу. Его просьба была исполнена. Приехала грузовая автомашина и на неё погрузили сестры, Францишку, Марию, Розалию и маму, а Анну в качестве их опекуна. Никто нам не сказал где находится больница. Я был так измучен, что идя за кипятком в столовую задержался на телефонном столбе и стоя уснул. Как долго я спал, не знаю. Разбудил меня казах и что -то мне говорил. Но я не понимал его. Он взял меня за руку и завёл в свой домик, угостил лепёшками и козьим молоком. После этого я набрал немного сил и стал более доверчивым к людям. Я убедился, что есть ещё люди у которых сохранилась сострадание и милосердие. Вернувшись к отцу я увидел, что он плачет, чего я раньше у него не видел. И мы оба сидели и плакали над нашей судьбой, спрашивали друг друга :- Что дальше ? Какая судьба ожидает нашу семью ? Отец пришёл к выводу, что поступил плохо, поверил пропаганде и покинул прежнее место жительства и работы. Там мы могли выжить. Решаясь уехать оттуда верил, что нам удастся вывезти сем ью из этой чужой и вражеской страны, что выедем в Иран.
Колхоз Бал- Осу- Зу. Отец пошёл к коменнданту узнать где находится больница, в которую отвезли его жену и дочери : - В Чулак- Кургане- ответил комендант, а вас отправляем в колхоз Бал-Осу- Зу -заявил отцу. Мы решили с отцом поехать к матери. Но когда на другой день я пошёл за кипятком, прибыл извочик из колхоза и нам приказали грузиться и ехать в колхоз. На дорогу нам дали карточки на 2 кг. хлеба. Казах, который нас вёз ни слова не знал по русски и мы с ним разговаривали жестами. Ехали мы узенькой, горной, дорогой, раз под гору, раз вниз. Лошади измучились и нам пришлось идти пешком. Через четыре часа мы проехали половину пути. Казах хотел нас оставить и идти привести другие кони. Мы убедили его, чтобы отпустил коней на пастбище, они поедят и тогда поедем дальше. Он согласился. После двух часов мы снова двинулись. На склоне горы мы увидели человеческие трупы, по одежде мы узнали, что это были поляки. И вот выехали на равнину. Наступили сумерки и скоро стало совсем темно. Казах старательно наблюдал за дорогой, чтобы не заблудить. Вдали мы увидели огоньки. Оказалось, что это не жилища колхоза а чайная. Там мы задержались, казах пил чай и разговаривал по казахски с хозяином, указывая на нас. До колхоза осталось ещё 4 километра. В полночь мы прибыли туда. Повозка задержалась перед маленькой кибиткой. Оказалось, что это бюро колхоза. Оттуда вышел человек, который кое- как говорил по русски. Он объяснил нам, что завтра придёт председатель и всё нам выяснит и ушёл, а мы помолились и легли спать. Ночью из соседних кибиток за нуждой выходили люди. По словам мы узнали, что это наши, поляки. Утром мы слышапли женские голоса. Женщины разговаривали о том, что приготовить на завтрак, откуда взять дрова. Вырвали калитку, развели огонь, приготовили суп и чай. Мы подарили им немножко соли. Нас угостили супом и чаем. Так мы познакомились с польскими женщинами. Когда пришёл председатель были допросы, кто сломал и сжёг калитку. Но никто не признался. Мой отец обратился с просьбой к председателю дать ему коня, чтобы поехать за женой и дочерьми. Он услышал : - Ты и твоя семья назначены на работу здесь, а на выезд в больницу нет приказа из района. Понял ? Отец задумался. Что делать ? Утром, следующего дня решил идти пешком в Чулак Курган. Встреченного казаха спросил как дойти туда. Тот ответил ему по русски и сказал как идти. В четыре часа после обеда отец прибыл в город. Я удивлялся, что 30 километров он смог пройти пешком без еды и воды. В городе он встретил поляков и узнал, что там есть столовая, в которой может получить хлеб и суп. Там он встретил свою дочь, Анну. От ней узнал, что в больнице нет мест для больных, они лежат в школе на полу без прикрытия и в грязи. Когда он это увидел своими глазами его охватила тревога и отчаяние :- Боже Великий, сколько человек может выдержать- вымолвил он. Он заметил, что одни умирали, а на их место приносили других и он подумал, что это кто-то придумал, чтобы уничтожить больше людей. После этого решил немедленно взять оттуда жену и дочери. Пошёл к коменданту НКВД и попросил отправить их в колхоз. Тот согласился и нашёл извозчика из колхоза, который приехал за товаром и повёз жену и дочери в колхоз Бал-Осу- Зу. Отец обрадовался, что снова все будем вместе. Езда была трудная, кони не смогли тянуть арбу. Извозчик потребовал, чтобы мама и сетры сошли с арбы и шли пешком. Отец не согласился. Постромки рвались. Отец заменил их крепкой верёвкоц с нашего сундука. Извозчик был очень рад. Поздней ночью приехали в колхоз. Больных поместили временно в избе возле бюро колхоза. На другой день председатель предложил нам на жильё кибитку, в которой раньше поляки сожгли калитку. Мы были довольны. В ней была железная печь с котлом, в котором варили еду и чай. Я с сестрой, Анной, взялись чистить квартиру. В степи мы собрали джусан и розослали его на полу. Таким образом у нас было место на то, чтобы выгодно спать. Никакой мебели в квартире не было. Такую квартиру мы получили и приготовили на два дня до Рожджества. В этом колхозе было лишь несколько человек, которые владели русским языком. Один из них был писарем в бюро колхоза. От него я узнал, что в колхозе можно купить молоко, а если будем работать, то получим один литр молока для детей. И я пошёл купить, а точнее менять платок за молоко. За женский платок на голову я сумел выторговать 4 литра свежего молока и две лепёшки весом около одного килограмма. Ух ! Какая была радость, когда я принёс это в кибитку. На молоке с добавкой воды сестра сварила похлёбку и накормила младшие дети, которые выглядели очень страшно. Это были скелеты, истощённые голодом и болезнями, человеческие существа, едва стоящие на ногах. От казаха я узнал, что в колхозе живут другие поляки и евреи и указал место их жительства. Я пошёл туда с отцом. В кибитках, похожих на нашу, жило пять еврейских семейств и девять польских. В каждой из них умерло несколько человек. Среди них была семья Яна Кравчика из нашей колонии. Во время депортации в его семье было десять человек. Самый старший сын поступил в армию Андерса, вместе с моими братьями Юзефом и Яном. В семье Кравчика в живых осталось там лишь мать и двое сыновей, остальные умерли на ссылке. В семье Якуба Бучка было девять человек и все умерли, а в семье брата Якуба Бучка в живых остались отец и две дочери. Встреча с Яном Кравчиком обрадовала меня. И вот наступил праздник Рожджества 1941 года. Это был самый грустный для нас праздник и Новый год. Мы праздновали вместе с семьёй Яна Кравчика в нашей кибитке. Секретарь колхоза принёс известие, что подохла корова, и что мы можем бесплатно получить мясо с этой коровы. Отец пошёл туда немедленно и принёс около десяти килограммов мяса. Другие семьи поляков и евреев тоже. Мясо раздали даром, потому что казахам по религиозному закону такого мяса есть нельзя. Мы купили у казаха десять килограммов пшеничной муки и у нас был сытый праздничный ужин. Но на этот раз день праздника для нас не был радостным. Из нашей семьи брат и сестра умерли, два брата поступили в армию и мы не знали живут ли они и где находятся. В других польских семьях было то же самое. Грустные воспоминания о умерших и причинах их смерти не давали нам покоя. Все мы спепереселенцы не знали выживём ли мы в ближайшее время, не грянут ли на нас новые бедствия . В эти дни мы молились и просили Господа Бога, чтобы сохранил нас от смерти и болезни.
После Нового года сельсовет созвал всех взрослых поляков и евреев на собрание. Нам заявили, что все взрослые должны работать в колхозе. Советский Союз ведёт борьбу с фашистской Германией и нуждается в доставке для армии хлеба. Кто будет работать, тому запишут трудоднии он будет получать молоко, муку, а кто не будет работать, не получит ничего и пусть умирает. И вот каждый день мы шли на работу в семь часов. Отец, сестра, Анна, и я на следующий день стояли у здании сельсовета. Вместе с другими колхозниками разносили по полю землю, на которой должен быть посеян хлопок. Землю эту добывали из ям глубиной одного метра. Земля эта была мёртвая. Но что так надо делать решил колхозный агроном, который хорошо говорил по русски. Мой отец обратил ему внимание на то, что такая работа это саботаж, сознательное умаление урожая колхоза. После дискусии с отцом агроном видно испугался и посоветовался с районным агрономом. На следующий день призвали отца в бюро сельсовета, где собрались представители советской власти -Райкома, Райисполкома, районного агронома и представителей сельсовета. И началась дискусия. Отец объяснил какую ценность имеет перегнойная почва и мёртвая земля, которая не имеет питательных минералов для роста. И чтобы убедить всех в своей правоте предложил опыт:- В один ящик дали землю перегнойную, посеяли семена и полили водой, в другой ящик дали мёртвую землю и посеяли семена и тоже полили водой. Через неделю в ящике с перегноенной землёй все семена взошли и росли, а в ящике с мёртвой землёй не все взошли, а те которые взошли умирали. Представители властей похвалили отца, за то что он хороший хозяин и заботится чтобы урожай в колхозе был хороший. После этого эксперимента во всём районе ввели практику и опыт отца. Меня направили в мастерскую сельскохозяйственных машин. В этом колхозе были тракторы, плуги и комбайны. Там была тройпольная обработка земли. Сеяли пшеницу и хлопок. Землю обязательно обводняли. Хлопок и пшеницу собирали комбайнами. При хорошем обводнении урожаи были богатые. Кроме того в колхозе вели овцеводство а также коневодство диких коней, которые жили в табунах 80 штук. В большинстве это были арабы. Когда мы приехали в колхоз работали в нём только старики и женщины. Всех взрослых способных к военной службе призвали в армию. Председателем была женщина, трактористами и бригадистами были тоже женщины. Мастерская была, полевая, передвижная, а мастером был старый бабай, но в новых машинах он не разбирался. Я кое что умел, видел в родных местах как куют коней, но не хотел хвалиться своими способностями, чтобы меня не загнали на тяжёлую работу кузнеца. Имел тоже в виду, что подкуть коня не так легко, можно ведь коню искалечить копыта. А там конь был более ценным чем человек. Ведь казахи недаром говорили, что конь умер, а Васыль подох ! После нескольких дней отец попросил председателя колхоза дать нам квартиру вблизи поляков. И получили кибитку с гораздо большей площадью, но разрушенную. Надо было починить крышу, покрасить стены и пол, поставить печь с котлом. Печь построила мама и соседи приходили смотреть как женщина сумела построить печь; пришли смотреть, казахи и власти сельсовета. Отцу поручили продукцию глиняных кирпичей. Он принял эту работу и вместе с дочерью начал продукцию. Работа была очень тяжёлой, надо было копать глину, резать солому и смешивать её с глиной. Чтобы облегчить себе работу мы выкопали широкую яму, в середине ямы поставили столб, к столбу дали вращающуюся жердь, к жерди впрягли два волы, они шагая месили глину с соломой. Работа была более лёгкой. А чтобы не терпеть жары мы продукцию кирпичей вели под вечер, когда похолодало. Через несколько недель наша семья изготовила 25 тысяч глиняных кирпичей. Представитель сельсовета два раза в неделю приходил проверять как идёт продукция. Таким образом мой отец, Войтех Лясек, с членами семьи начали строительство жилых домов в колхозе. Семьи евреев не работали и не получали продовольственных продуктов. Страх было на них смотреть. Они ходили шатаясь на ногах и собирали траву и ели её. Отец уговаривал еврея, Мойся, работать в его бригаде. Тот не согласился. :- Сил нет! Не могу. Видишь, что долго не поживу.- И так добровольно предали себя голодной смерти. В течение трёх месяцев все члены пяти еврейских семейств умерли от голода.
Военные события сильно отражались на жизни колхозников. Зерно колхоз отдавал государству, оставляя только на посевы. То же самое было и со скотом, овцами и табунами коней. Их стада становились всё меньше и меньше. Всё для фронта ! Такой был лозунг и власти колхоза исполняли его старательно. Мне дали работу возчика горючего для тракторов со станции Серго -Ачисай. На воз положили и укрепили бочку ёмкостью 500 литров, оставили место на масло. Каждые два дня я 18 часов работал возчиком, ездил на станцию привозил товар на склад и возвращался опять на станцию за горючим. Я полюбил эту работу, потому, что всегда мне удалось купить или поменять у шахтёров одежду на хлеб. И так шло нам время на непрестанной борьбе добычи еды и сохранения здоровья. А в колхозе наступило время голода. За трудодни нечем было платить. Поляки благодаря своей находчивости кое -как справлялись. При посеве крали зерно пшеницы, во время жатвы срезывали колосья, украли овечку, собаку и съедали. Лишь бы только выжить. Нашего отца назначили конюхом и мы жили в комнате рядом с конюшней. Коней кормили оброком с зерном, так из этого корма подбиралось немножко зерна. Я сделал ручной жернов, которым пользовались и колхозники и за прмолку 2 кг. пшеницы давали стакан муки. Это уже большая помощь. Отец занимался коньми, кормил их, выпускал на огороженное пастбище, состояние которого контролировал, потому что в степи были волки. Ограждение было высотой на полтора метра с двумя воротами. Конечно были потери особенно овец, хотя было ограждение. Говорилось что волк украл овцу- это был волк двуногий. Поляки, которые зарезали овцу бросали её в мешок и убегали в степь. Ттам снимали шкуру, отрезывали голову и оставляли волкам. Колхозный пастух докладывал, что волк украл овцу и её снимали с учёта стада. В диких степях жили разные звери, косули, дикие козы, волки, гиены, черепахи, а в горах медведи, змеи. Когда ложишься спать проверь сперва нет ли в поблизости змеи- предупреждали нас туземцы. Наш колхоз находился вблизи гор Каратау. В декабре и январе температура там нормальная для нас, поляков, 20 градусов. Но летом достигает 45 градусов. Жара для нас огромная. Нам трудно было дышать. С гор плыла вода, которую колхозы употребляли для наводнения полей. Они были одеты летом в кожаные брюки с шерстью наверх и в шубы, а на голове тюрбан. И конечно летом недоставало рабочей силы. Раненные с фронта менее изувеченные занимали важные должности в колхозе. Бывший танкист или шофёр поступал в мастерскую. Новые власти соблюдали порядок в колхозе, применяя суровые наказания. Обыкновенно это было обвинение в саботаже. И были приговоры включительно со смертной казнью. А всем беда и голод смотрели в глаза. Мы жили в стороне от кибиток и с разрешением председателя колхоза мы заложили себе маленький огород. В нём мы выращивали кукурузу, лук, чеснок, свёклу, картошку, красный перец, дыни. В конюшне было много конского навоза, которым мы удобрили огород. Воду мы брали из реки, которая плыла возле конюшни. Огородом мы занимались в свободное от работы время. Нас радовало то, что наш труд не был бесполезный, овощи росли великолепно. Его надо было стеречь перед скотом, козами и ослами которые свободно ходили по всей территории колхоза. Урожай был прекрасный. Часть овощей мы оттдали колхозу как своего рода налог, хотя в договоре ни слова об этом не было. Картошкой мы поделились с председателями колхоза и сельского совета. Но это не помогло и мы были вынуждены прятать овощи, потому что председатель сельского совета приказал отдать овощи в колхозный магазин. Не помогли выяснения отца, что мы вырастили овощи в свободное от работы времяи с согласием председателя. Ответ был короткий:- Всё в магазин. Он прислал два человека и те погрузили и отвезли наши овощи в магазин. Там их разделили между собой власти района и совета. Хорошо, что мы раньше спрятали часть нашего урожая. Иначе нам не осталось бы ничего.
1942 год кончается. Польская армия, которая была организована по приказу генерала Владыслава Сикорского, выходит из Советского Союза в Иран под руководством генерала Андерса. Советские власти приказывают всем полякам в возрасте 18 лет и выше принять советское гражданство. Колхозные власти дали приказ всем взрослым полякам явиться в Чулак Кургане, дети надо оставить в колхозе. Такой приказ получил и наш отец, чтобы с женой и дочерьми явиться в семь часов утра перед зданием сельсовета, откуда группа пойдёт в район. И так собравшиеся взрослые отправились в район и всю дорогу была оживлённая дискусия. После прибытия на место вместе с другим поляками одни говорили, что паспорты советские примут, чтобы спасать семью и детей, другие что если не примут тогда их с семьями отправят в Иран вместе с войском польским. Советские паспорты были важны от 6 месяцев до 5 лет и каждый решал сам какой паспорт примет. Пропаганда была так сильна, что трудно было разобраться кто прав. Отец потребовал показать ему паспорт и заявление. Прочитав их попросил чиновника отложить его дело до следующего дня, чтобы посоветоваться с семьёй и другими поляками. Те поляки, которых призывали 2-3 раза и не принимали советского паспорта были тотчас же осуждены без судебного разбирательства и обороны. Получали приговор от 5 до 10 лет лагеря. Мужа посылали в один лагерь, а жену в другой, детей отдавали в сиротские детдомы. Там дети жили без фамилии только имена им давали. А часть из них вовсе не была в детдомах, были без опеки, всегда голодны, грязные и оборванные. Они ходили по просьбе, искали пищи в мусорных ямах. Наш отец передумывал что делать, как поступить ? И вместе с мамой решил взять советский паспорт для себя и мамы, а нас детей решил вписать в свой паспорт. Сестра, Анна, уже совершеннолетняя сказала отцу:- А я отчизне не изменю ! И паспорта не приняла. Так же поступила и Розалия Кравчик, хотя у ней были два сына. Обеих НКВД арестовало и они ожидали на приговор. Я с отцом вернулся в колхоз и передал маме всю правду. Мама была в отчаянии. Через шесть дней отец пошёл узнать какой приговор получила Анна. В районе узнал, что она и Розалия получили 5 лет тяжёлого лагеря. Отцу разрешили видеться с ней. Оказалось, что сестра не узнала отца, была в отчаянии, вся дрожала и кричала всё время. Отец думал, что она сошла с ума. После переговоров отца с властями её уволили. Власти пришли к выводу, что с таким человеком больше хлопот чем пользы. Отец нашёл извозчика, которому обещал махорку если отвезёт его и Анну в колхоз. И на грузовой машине они приехали. Родители позаботились, чтобы сетре обеспечить спокойствие и тишину. Младшим детям запретили разговаривать с ней и не волновать её. После четырёх недель состояние здоровья сестры улучшилось. Однако она помнила, что энкавудисты били её и раздевали до нага, она не понимала за что. Каждый раз, когда она это вспоминала долго плакала. Двух сыновей Розалии Кравчик взяли в сиротский дом, а старшего, которому исполнилось 17 лет отправили в ФЗО в Ачисай, где он работал в шахте железной руды и не имел контакта с младшими братьями. О судьбе матери тоже ничего не знал. Вероятно пропала без вести, как многие другие. Дети если не знали своей фамилии не вернулись в Польшу. Они не знали, что случилось с их родителями и были русифицированы. Так кончился для нас 1942 год.
В 1943 году на территории Советского Союза организуется Союз Польских Патриотов во главе с Вандой Василевской и формируеется войско польское под руководством Берлинга- Первая Дивизия им. Тадеуша Костюшки. Появляется призыв к полякам добровольно всупать в польскую армию, кроме того была мобилизация мужчин способных к военной службе. А нам в колхозе подсчитывали зарплату за трудодни 1942 года. Для отца, Анны, Франтишки и меня дали 30 кг. отбросов пшеницы, две овечки и литр молока за каждый день на семью 7- ми человек. Чтобы выжить надо было комбинировать, воровать всё, что годилось съесть. Всё, что было съедебное исчезало из колхоза- собаки, ослы, овцы, падаль. В поисках лебеды и люцерны мы ходили несколько километров в степь. В колхозе царствовали голод и болезни, не было ни врача ни лекарств. Урожай понизился, потому что в колхозе остались лишь женщины, старики и военные инвалиды, которые даром работать не хотели, если были к тому способны. Советская власть строго наказывала за малейшие провинения. Для руководства колхоза невыполнение плана поставки продовольствия для государства — обозначало измену Советскому Союзу и их руководство чаще всего было наказывано ссылкой в лагерь. Неудивительно, что люди жили в постоянном страхе, не зная что будет следующего дня. В то время в нашей семье, сестра Розалия, заболела цынгой. Температура была высокая, опухли дзесна и горло. Она попадала в обморок из-за высокой температуры. Два дня перед смертью она пришла в себя и мы надеялись, что она выздоровеет. Маме она сказала :- Вымый меня и одень. Я завтра умру. Мама с плачем исполнила её желание. Сестра, Анна, сплетла венок на голову с джусана. Тогда Розалия сказала, мама, это правда, что Сташек вернётся завтра ? Я жду его. Думаю, что Исус примет меня в небо, там я встречусь с сестрой Стефанией и братом Войтусем. - Мы стали на колени и молились. На следующий день я вернулся с работы, а она села и сказала:- Прощай, Сташек, я отхожу ! И умерла в полном сознании. И опять постигло нас несчастье. Мы прощались с третьей жертвой нашей семьи. Умерла Розалия на, проклятой нами, русской земле. Её смерть была для нас большой утратоой и горем. Похоронили мы её на местном кладбище, где были уже могилы поляков, евреев и колхозников. На гроб не было досок и мы в могиле подкопали одну сторону и там положили её тело накрытое простыней. На могиле я поставил крест и обложил его камнями. Материал на крест я добыл в Ачисае. Это был единственный крест на кладбище. Несколько недель спустя заболел нам отец, он не мог встать, вился от боли и почти всё время лежал на животе. Плакал и молися, чтобы Бог сослал ему смерть, а мы молилисьсь чтобы дал ему здоровье. Никто из нас не мог пропустить рабочего дня. Мы думали как ему помочь ? Откуда добыть лекарства ? И вот мне посчастливилось. Председатель сельсовета отправил меня с казахом в Ташкент привезти лекарства для ветеринаря в Чулак Кургане. Ташкент далеко, нам показали карту и дорогу для караван, дали два верблюда и два мешка с водой. И мы отправились. Когда мы проехали окодло 160 километров среди песков нашли оазис с водой. Вокруг следы человеческие и зверей. Казах испугался, не знаю почему, начал молится Аллаху. Я стал молится Богу, подумал, что дело серьёзное если казах молится. Оказалось, что в этом оазисе жил охотник с длинной бородой, полудикий, одетый в кожануые брюки и шубу. Он умолял нас не говорить никому о его сущесвовании. Сперва мы боялись его, но потом оказалось, что это спокойный человек. После отдыха мы двинулись дальше. Встретили второй оазис, где жили две женщины и один мужчина лет 55-ти. Они удивились, что нам удалось доехать до оазиса. Там мы и верблюды отдохнули. После восьми дней прибыли в Ташкент, пошли в бюро городского совета там нас приняли и взяли верблюды, чтобы их накормить, а нас послали в баню. И там я подумал о отце, увижу ли его ещё живого. Слёзы появились в глазах и я заплакал. В то время тронул меня в плечо человек с длинной, седой бородой и спросил :- Почему ты плачешь ? Я рассказал ему всю трагедию моей семьи, и о том что етец тяжело болен. Этот человек сказал мне :- Тебе посчастливилось, что меня ты встретил. Я врач. У меня есть несколько таблеток, я дам тебе четыре для твоего отца. Будешь давать ему одну в день, четвёртой не давай. У твоего отца расслабленные мышцы. Помагай ему ходить, принуждай к ходьбе. Запомний это ! Дал мне ещё несколько таблеток маме и ушёл. Я не успел ему поблагодарить. Я стал радоваться, что существуют ещё такие люди, благодарил его и Бога, что встретил такого человека. Спустя два дня мы получили несколько ящиков с лекарствами для скота и готовились обратно в колхоз. Лекарства надо было довезти в колхоз и район. Власти предупредили нас :- Если не привезёте, будете наказаны за саботаж ! Об этом мы помнили всю дорогу. Однако в пути нам разбился один балон со спиртом. Казаху удалось спасти 3 литра. И этот спирт смешанный с водой казах пил до помрачения. Таких балонов было у нас десять и я особенно заботился о них. В оазисах мы отдыхали и после 11 дней прибыли в район. Встретили нас власти района и первое чем они интересовались были балоны со спиртом. Мне и казаху дали по два литра. Я спрашиваю : Какая справедливость ? Ведь это я берёг балоны, чтобы не разбились ! Мы сдали лекарства, получили справку и я немедленно отправился с казахом в колхоз. Лекарсво от незнакомого человека я держал в сумочке на груди. Быстро вытянул сумочку и дал одну таблетку отцу и объяснил ему как она действует. Из спирта мама сделала лекарства домашним способом. Эти лекарства помагали заживлять раны и дезинфектировать руки и инструменты.Третьего дня отец самостоятельно сел на кровати и не чувствовал боли. Он заплакал от радости. Это было чудесное выздоровление. После шести месяцев лежения мы вывели отца на двор. Я нашёл два полена и сделал из них костыли. Так началась наука ходьбы отца. Сперва он не мог удержать равновесия и пробовал ходить на четверёньках. Но я настаивал : -Ты должн пробовать ходить с костылями ! Если не будешь пробовать, не получишь еды ! Он злился. Мама мазала ему ноги, рки и спину своим лекарством и это всё вместе помогло ему вернуться к жизни. А в колхозе как и прежде была беда. В то время я получил возвание из ФЗО в Ачисае явиться на военно- рабочее обучение. Никакой колхоз не имел права задержать желающих работать в шахте руды в Ачисае. Моя семья решила поехать на работу в Ачисай. Я прибыл в ФЗО и заявил, что моя семья тоже желает работать на шахте. Нам дали временную квартиру с кухней. Мы наладили кухню. Отец получил работу ночного сторожа в магазинах шахты, сестра., Анна, работала в качестве помощника кухарки в столовой, сестру Францишку, направили в заводскую школу электриков. На этой шахте работали дети в возрасте 13 лет..Работали военнопленные японцы и заключённые. Безопасность труда была плохая. Почти каждый день были трупы. Я после двух недель обучения был назначен помощником бурильщика забоя. Ручная машина весила 30 кг. Работа была тяжёлая, нормы высокие, везде пыль, которая не позволяла свободно дышать. Когда мы сделали 25 отверстии глубиной 1 метра, приходил подрывник и готовил стену к подрыву динамитом. Мы скрывались в безопасном месте. Дети работали при погрузке вагоников. Сестра после обучения вела элекрический поезд и никогда не привела к крушению поезда в шахте. Дети во время работы очень часто были калечены тогда им делали дезинфекцию раны, перевязывали рану бинтом и они они возвращались на работу. С тяжёлыми ранами отвозили в больницу. Мне жаль было смотреть на малышей вынужденых так тяжело работать. За работу мы получали 600 грамм хлеба, суп и кашу с постным маслом. Одежду рабочую давала шахта. Среди работающих на шахте я встретил россиян, украинцев, татаров, казахов, узбеков, чеченцев, поляков. Все они жили в бараках возле шахты и так как и мы получали тот же паёк. Среди этих национальностей особое внимание люди обращали на чеченцев. В Ачисай, как говорили местные жители, привезли их около тысячи человек. НКВД утверждало, что они изменники Советского Союза, бунтовались против власти Сталина. В 1945 году из тысячи осталось их лишь около 100 человек. Они умирали от голода и болезней. Никто из местных властей ними не занимался. Если посмотреть на систему советской власти могу сказать, что она была основана на страхе. Каждый гражданин боялся, что может быть суждён властями НКВД без судебного разбирательства. Каждый боялся, что может попасть в лагерь, тюрьму, быть принудительно сосланным в спецпосёлок, где царствовали страх, голод, болезни и смерть. Таким способом советская власть ежедневно уничтожала мнимых врагов народа, а в действительности невинных людей. В таких условиях нам, полякам, власти шахты неохотно, заявили, что можем регистрироваться на возвращение в Польшу. Для этого надо выполнить анкету, доказать, что ты поляк, где проживал до депортации и где побывал в России. Управление шахты не хотело тратить дешёвых рабочих, особенно одиноких мужчин и женщин, у которых не было никаких документов, что они поляки. Регистрацию вели в ноябре 1945 года в Серго и Ачисае, потом документы посылали в Чимкент. Туда поехал наш отец от имени всей семьи. Там его поучили, что надо исполнить, чтобы беспрепятственно поехать в Польшу. Каждый взрослый должен иметь справку о том, что сдал квартиру, ничем не должен в месте работы, и выписку из домовой книги. Выезд в Польшу назначено на 1 февраля 1946 года. Тогда среди поляков вспыхнула огромная радость. 25 декабря мы поехали в колхоз Бал- Осу-Зу-помолиться у могилы Розалии. Потом всей семьёй пошли на кладбище в Серго -Ачисай помолиться и проститься с Стефанией. Около 20 января 1946 года наша семья в составе : -отец Войцех, мать Зофия, сестры: Анна, Францишка, Мария и сын Станислав отправилась узкоколейкой в Чимкент. Там нас записали в число пассажиров возвращающихся на Родину. Вместе с нами приехали сестры Висьневские. Нам дали вагон, в котором была наша семья и две сестры Висьневские а также 18 евреев. В целом транспорте было около 1200 человек, в том числе 350 поляков и 850 евреев. На вагонах были портреты Берута, Костюшко, Ленина и Сталина а также транспаранты славящие польско- советскую дружбу. Провиант нам дали на 14 дней. 3 февраля 1946 года мы выехали из Чимкента и славили Бога зо то, что избавил нас от смерти и помог вернуться в Отчизну. На границе в вагон вошли энкавудисты и велели обменять рубли на злоты, отдать все русские и польские книги, а также предметы русские. Если этого не сделаем будут нас судить. Все ипугались и отдавали даже собственные вещи. Когда поезд переехал границу поляки пели :- Боже, что Польшу... В городе Пжемысле нам проверили документы и сказали, что поедем в воеводсттво Опольске, там найдём квартиры, работу и землю, если мы крестьяне. Так окончилось наше принудительное скитание в советском раю !
Станислав Лясек, Мария Яньчак ( Лясек )
Перевод Ежи Кобринь
источник: Wspomnienia sybiraków. Zbiór tekstów źródłowych, Koło Związku Sybiraków w Bystrzycy Kłodzkiej
Bystrzyca Kłodzka 2008 ISBN: 978–83–926622–0–4