Родные стороны.
Прежде я с родителями жил в Славицах район Мехув, воеводство Келецкое. Там у родителей было небольшое хозяйство, лишь только 2 гектара. А семья была большая, восемь человек. Отец Адам Кэивожека, мама Катажина Кживожека и мы, дети- Петронеля, Юзэф, Янина, Хэлена, Мария, и я Здзислав. Родители решили найти хозяйство побольше. Отец в газете прочитал, что в воеводстве Тарнопольском продают землю с парцеляции. Эта земля была знакома братьям отца- Станиславу, Мацею и Юзэфу. Они были солдатами, принимали участие в польско- большевитской войне. Юзэф погиб под Киевом. Когда прочитали это, он и отец, решили поехать туда и узнать на каких условиях продают землю. Поехали втроём, мой отец Адам, его братья Мацей и Бронислав. Местность им понравилась, земля тоже. Отец решил продать землю в Славицах и купить 10 гектаров в деревне Кживче, район Борщув, воеводство Тарнопольское. Условия были следующие : 50% платть сразу деньгами остальное давали в рассрочку. А было это в 1938 году. Земля отца находилась вблизи деревни Кживче. Это была колония, поляки назвали её Розесмяна. Построек никаких там не было. Всё надо было строить. Денег у родителей немножко было. Построили овин, а в нём временное жилище для семьи. Был уже материал на постройку дома, но построить его не успели. Вспыхнула война. А в 1940 году мы были уже в Сибири.
Возле колонии Розесмяна была колония Солнечная Янувка. Там тоже жили польские колонисты. Земля там была урожайная, чернозём. Сеяли рожь, пшеницу, кукурузу, табак, садили картошку. Помню, что в колонии Розесмяна жили : Кживожека Бронислав с семьёй 7 человек, Кживожека Мацей с семьёй 6 человек, Хойнацки с семьёй 4 человека, Дзюра с семьёй 3 человека, Дзюра семья 3 человека, Дзюра в 1939 году был призван в армию, после капитуляции не вернулся домой. Начальная школа была в деревне Кживче, я там окончил первый класс. В школе учились дети польские, украинские и еврейские. Когда вспыхнула война был конец науки. Время бвло неспокойное. Украинцы начали преследовать поляков. Об этом я кое-что слышал от ровесников моих. Украинцы обвиняли поляков, что они забрали им землю. Распространялись вести, что будут нападать на польские колонии, убивать поляков. У некоторых поляков было оружье, у моего отца не было. Украинцы особенно не любили поляков- Пилсудчиков- солдат Пилсудского. Следует сказать, что украинцы были там бедные, земли имели мало, два гектара, гектар, половина гетара, а семьи иногда большие. Они земли с парцеляции купить не могли, она была дешевле чем в свободной продаже. Землю с парцеляции мог купить только поляк. Были и богатые украинцы, они свою землю продавали только украинцам. Граница советская была недалеко, лишь три километра от нас. До входа советских войск украинцы нападали на поляков, жгли их домы, поляков убивали. Когда вошли советские войска ситуация немножко успокоилась. Говорили, что советская власть расстреляла одного украинца за убийство поляка. Украинцы с радостью встречали советские войска. Считали, что теперь они были освобождены от польских панов. Я с двоюродным братом Эдвардом наблюдал вход советских войск. Они ехали и шли пешком в расстоянии полтора километра от нашей колонии. У нас в колонии появились в ноябре 1939 года. Искали оружья. Те поляки у которых оружье было, отдали полиции в сентябре или спрятали. До нашей депортации никаких списков жителей польских на колонии не было.
Депортация.
День депортации я хорошо помню. Мой старший брат, Юзэф, встал ранним утром и пошёл за водой в колодец, который был отдалённый около 50 метров от дома. Тогда он заметил, что в нашу колонию едет колонна саней с людьим с оружьями. Брат вернулся домой и сказал родителям, что он видел. Родители мгновенно встали и разбудили нас, детей. Все мы прлипли к окнам. Нам было интересно куда они едут, быть может в лес. Через несколько минут под наш дом въехали сани с солдатом и двумя украинцами. Постучали в дверь. Открыл им брат. Солдат вошёл в избу и сказал- Собирайтесь ! Родители поняли, мы, дети, не знали русского языка. Отец знал, учил русский в начальной школе. Родители растерялись, отцу велели сидеть под стеной. Мама начала плакать и голосить.- Куда ? Зачем ?- Что брать ? Спрашивала, рыдая. Столько детей, инвентарь оставить ! Совсем растерялась, села на сундук и сказала- Никуда отсюда не пойду ! Сидела на сундуке и не позваляла нам, детям, что нибудь делать. Солдат понял, что мама взбунтовалась и не хочет выполнять его приказа, попятился в сени и крикнул- Собирайтесь, а то стрелять буду. А мы дети начали реветь. Украинцы сказали Петронеле и старшему брату, Юзэфу, чтобы паковал перины, подушки, одежду, бельё, обувь, пищу. Брат взял мешок муки весом 50 кг и положил на сани. Украинец взял муку и внёс в дом, хотел спрятать, видно потом взять себе. Брат заметил и принёс муку обратно на сани. Потом брат пошёл в курник, свернул шеи нескольким курицам бросил в мешок и положил на сани. Украинец похвалил его- Будете есть их в пути. Брат и Петронеля уложили быгаж на санях и повезли нас на станцию Германовка под эскортой солдата. Там стояли товарные вагоны с нарами. Велели грузиться в вагон. Мама всё время плакала. Сестры Хэлены не было с нами, она училась в Борщёве и там жила. Мама сказала это солдату. Он пробовал успокоить её и сказал, что она вкратце будет с нами. И действительно привезли её в другой или третий день на пограничную станцию. В то время привозили других колонистов и осадников. Помню, что в нашем вагоне был Мацей Кживожека, Журек и Фарацик с семьями. На середине вагона стояла железная печка, а на полу вдали от печки была дыра. Это был туалет. Окна были заколочены досками. Мы мальчики ножиком долбили дыры, чтобы смотреть. Но увидели мало. На крупнейших станциях призывали с вагонов два, три человека идти за пищей и водой под конвоем. Давали нам хлеб и суп а также воду. Кажется в Свердловске завели нас под конвоем в баню. В нашей одежде было много вшей.
Сидоровка.
Привезли нас в Алтайский Край после месяца езды уже в марте. По пути оставляли на станциях вагоны с поляками. Нас выгрузили на станции Сидоровка. Это была последняя станция. Там ожидали уже грузовые автомашины. Привезли туда около 50 польских семейств. Со станции завезли нас в большие бараки с нарами. Наш барак имел № 72. В нём были две отдельные избы для семейств с маленькими детьми. Остальные семьи поместили на нарах по обеим сторонам барака. Помню, что семьи Журка и Грудня были большие, около десяти человек. В бараках было тепло, видно рань растопили в печке. Едва мы разместились на нарах, как на нас напали клопы, было их очень много. Не позваляли нам спать ночью. Мы боролись с ними огнём и мазали бревно керосином. Тогда они падали на нас с потолка и пили нашу кровь. Мороз там был трескучий. Бывало, что был сильный ветер, буран, тогда было опасно выходить с барака. Помню, что во время бурана погиб там поляк Цвикла. Нашли его когда стаял снег. Это был отец семьи с пятёркой детей, они вернулись в Польшу с мамой.
Работа.
День спустя после поселения появился комендант НКВД и списывал каждую семью с обозначеием возраста. Кто окончил 16 лет был обязан работать. Остальным ребятам велел идти в школу. Но поляки не совсем соглашались, верили, что они там временно, что вскоре вернутся в Польшу. Откуда у них была такая вера ? Не знаю. Но так было. А комендант говорил всем- Уха своего без зеркала не увидите, так и Польши не увидите. Но в это никто из поляков не верил. В Сидоровку приходили письма с наших родных сторон. Но это было только до начала немецко -советской войны. Взрослые поляки вынуждены были идти на работу, чтобы получить карточки на хлеб. Работающим давали 800 грамм, остальным 400. А когда немцы напали на Советский Союз давали 600 и 200. Это был голодный паёк. Поляки начали менять свою одежду в ближайших колхозах. Летом жилось нам легче, в лесу были ягоды и грибы. Собирали тоже крапиву, лебеду, щавель и варили суп. В моей семье не работала мама, а работали отец, брат Юзэф, сестры Петронеля и Янина, а потом и Хэлена. Особенно голодно было весной. Тогда мама меняла одежду и постель у местных колхозников на картошку. Поздней осенью мы собирали клюкву. Семьи с маленькими детьми страдали от голода больше всех. Власти предлагали им отдавать дети в детдом. Поляк Кралька отдал двое своих детей в детдом. Потом очень жалел, что так поступил. Детей переносили с одного места на другое и он едва нашёл свою дочь Крыстыну и сына Зыгмунта. Он нам говорил, что они забыли правильно говорить по польски. Всё кончилось благополучно, детей нашёл и вся его семья вернулась в Польшу. Крыстына окончила школу в Польше и была учительницей и директором школы в деревне Говорув. Теперь она живёт во Вроцлаве. В семье Гломбы, восемь человек, отец заболел, утратил слух и работу, ходил по деревне и просил милостыню. Вся семья вернулась в Польшу. В нашей семье никто за милостиной не ходил. Но воровать мы ходили на кохозные поля; и на станцию Сидоровка. Воровали там сахарную свёклу. Многие поляки ездили туда. Мой отец с братом Брониславом и Мацеем тоже поехали воровать сахарную свёклу. Поймали его русские, Мацей и Бронислав убежали. Отца побили, едва пршёл домой. Болел две недели. Хлеба на карточки не получал. Помню, что после первой амнистии, в 1941 году власти предлагали полякам взять в рассрочку тельную тёлку. Было бы молоко. Но лишь только около пять семейств решило взять тёлку. Остальные не хотели связываться с государством таким договором, надеялись на скорое возвращение на Родину. Боялись, что долг будет мешать им получить документ на возвращение в Польшу. В 1943 году я тоже начал работать. Мне тогда было двенадцать лет. Помагал я отцу в лесу, собирал сучья, помагал пилить. Моя помощь помогла ему выполнить норму. Янина работала в лесопильном заводе, пилила брёна на шпалы и грузила их на вагоны. Это была работа не по ей силам. Петронеля пилила берёзовые брёвна для газогенератора. Хэлена в 1944 году начала работу в школе, учила польских детей польскому языку. Приняли её на работу, потому что она окончила в Польше первый класс гимназии. За работу получала в школе пищу, а денег не получала.
Религтозная жизнь поляков.
Религиозную жизнь проляков в Сидоровке следует отметить, потому что большинство поляков были верующими католиками. Депортация и политика НКВД были причиной усиления веры поляков в Бога и его провидение. Местом где могли молиться был барак, в котором мы жили. В нём по вечерам собирались там полякии и совместно молились. В Польше мой отец был костельнослужителем, любил петь разные песни и молитвы. Это его радовало. И в Сидоровке он был таким. О том, что здесь в группах этого делать нельзя он не знал. О том, что поляки молятся в группе в бараке узнал комендант НКВД. И появился во время такой молитвы в бараке, и заявил- Собираться в группы и молиться запрещается. Кто хочет молиться может это делать в одиночку и потихоньку ! Религиозные фигурки тоже были у нас в Сидоровке. Потом, после первой амнистии, когда был заключён договор генерала Владыслава Сикорского со Сталиным; и второй амнистии, когда был создан Союз Польских Патриотов и организовалась первая Дивизия им. Т. Костюшко, таких запрещении не было.
Нападение Германии на Советский Союз вызвало среди поляков радость. Они думали, что это позволит им вернуться вкратце на Родину. Как это они представляли себе ? Я не знаю. Вкратце комендант НКВД созвал взрослых поляков на собрание и заявил, что поляки теперь могут считать себя свободными. Нам разрешили увеличить участок земли, мы могли свободно передвигаться по окрестности. Генерал Андерс организовал польскую армию. Радость среди поляков была огромная. Мой брат Юзэф поехал добровольцем в армию Андерса. Но после нескольких недель вернулся. Место где принимали добровольцев уже тогда не действовало. Думаю, что он поехал туда слишком поздно. Из Сидоровки в армию Андерса были приняты Журек и Фаратяк. Они поехали сразу после сообщения о договоре Сикорски - Сталин. После этого договора была помощь Унры. Мы получали пищу, одежду, обувь, масло, консервы. Дары делили доверенные лица. Для детей организовали польские школы. Когда армия Андерса ушла в Иран, советские власти смотрели на поляков подозрительно. Считали нас врагами. Но это продолжалось недолго. В 1943 году был создан Союз Польских Патриотов, организовали польскую армию- Дивизию им. Т. Костюшко. В эту армию поляки шли по призову. Большинство шло с радостью бороться за Родину. Хотели быть раньше в Польше. В 1943 году призвали моего брата Юзэфа, он был танкистом. С армией доехал до Модлина. Там назначили его на инструктора, его задача учить военному делу новых танкистов. Его письма ободряли нас, он писал, что вскоре мы вернёмся в Польшу. Дядя, Мацей Кживожека, тоже был призван в армию, был комендантом компании, погиб в боях вблизи города Кошалин. Не в борьбе, а во время когда мылся в реке. Немецкий самолёт стрелял в группу солдат, которые мылись в реке. В Сидоровке снова открыто польскую школу, я там начал ходить в первый класс и окончил четвёртый. Учительницами были Мацкевич, Терлецка и моя сестра Хэлена. Мацкевич была из Вильна. В школе нас кормили, мы получали суп и кусок хлеба. Была тоже помощь Унры в школе. Книг было очень мало, учительницы передавали нам знания устно. И эти известия мы должны были запомнить. В школе был тоже кукольный театр, Вертеп, я играл роль Ирода. Руководителями театра были учительницы. Я помню своих близких друзей, Шидловкого, Стшелецкого и Фурмана. Они тоже были актёрами. После спектакля мы пели коляды. Было нам веселей. А родители радовались, что мы выступаем в школьном театре.
Что касается нашего здоровья могу сказать, что нам посчастливилось. Все мы вернулись в Польшу. Никто с моей семьи не болел там тифом, болели мы малярией, но вылечил нас фельдшер. А вот в семье Прухняка тифом болели отец, мать и дочь и они там умерли, а двое братьев призвали в дивизию им. Т. Костюшко. Двойку детей приспособила вдова, Полька, её фамилья. Её муж болел тифом и там умер. Полька собственным ребёнком и двойкой с семьи Прухняка приехала в Польшу. До 1943 года в Сидоровке был врач, Гофман его фамилья, говорили что он был евреем. Его призвали в армию, дивизию имени Т. Костюшко. Он вернулся в Польшу и в радио Познань вёл по утрам уроки гимнастики. Кроме него были в Сидоровке другие евреи с семьями. Вероятно это были беженцы. Мы называли их швабами. Сегодня я бы так их не называл.
Возвращение на Родину.
Окончание войны в 1945 году я помню хорошо. Тогд а Сидоровке гудел гудок кажется пол часа. В этот день власти дали рабочим день выходной. Радость с окончания войны была огромная. Молодёжь радовалась, что их в армию не призвут, так предполагали. На площади был в Сидоровке митинг. И на этой площади я попал в обморок. Вероятно с усталости или истощения. После этой радостной вести все поляки думали о возвращении на Родину. Никто из солдат дивизии им. Т. Костюшко в Сидоровку не приехал. Если выжили так остались в Польше и там поселились. А наши родители готовились к выезду в Польшу. Документы на выезд готовили в Барнауле. Ездил туда самый старший семьи. У него был список семьи с именами и годом рождения. Готовые документы привозил иногда в Сидоровку доверенное лицо. Препятствии в выдаче документов полякам не было. Только одна женщина жаловалась, что ей не дают. Будто во время приезда в Сидоровку подала гражданство украинское, а была женой поляка так документ получила и с двойкой детей приехала в Польшу. Наши две польские учительницы, Ирена Мацкевич и Тэрлецка, тоже вернулись. О Мацкевич говорили, что была влюблена в русского, но вернулась только с ребёнком. Поселилась в городе Валч. Известие о времени выезда в Польшу мы узнали когда шли на работу. Тогда все вернулись. Были так возбуждены, что сразу начали готовиться к выезду. Багажа у нас не было много и мы быстро направились на станцию. Это было в начале марта 1946 года. Там была ещё зима. На станции стояли уже товарные вагоны. Мы погрузились и поезд тронулся на 22-ой разезд. Там грузились поляки с других деревень и посёлков. Кто был в нашем вагоне я не помню. Тогда я заболел на воспаление лёгких, температура была высокая. В транспрте был врач и медсестра. Они заботились мной. Лишь в Кракове я почувствовал себя лучше. Понизилась температура. Тогда люди говорили мне, что когда поезд приближался к польской границе велено закрыть окна и дверь вагонов. Говорили, что там действуют ещё украинские банды и нападают на польскте транспорты. В городе Пшемысль была стоянка. Все кто только мог, пошли в костёл исповедоваться и помолиться. В Познани транспорт разделили, часть отправили в город Валч, а часть в Щетин. Мы нашлись в Валче. Там были сильные бои с немцами, деревни были разрушены. Отец сказал- Тут делать нечего, возвращаемся в воеводство Краковское, к семье. Там найдём работу. Но Краков нас не принял и направил в район Быстшица Клодзкая. Тут мы две недели жили в здании репатриациогнного пункта. Потом дали нам хозяйство в деревне Шклярня. На этом хозяйстве были уже другие земледельцы. Нам дали 10 гектаров. Юзэф был демобилизован и был с нами два года. Потом поехал в город Мехув, там женился и остался там жить. Мы остались в Шклярни. Мой отец умер в 1959 году, мама в 1976. После смерти родителей я занимался хозяйством, а потом сестра Пэтронеля. Она предложила мне поменяться хозяйствами. Я согласился. Я получил хозяйство помньше и нашёл работу в текстильном предприятии в Мендзылесе. Женился я в 1957 на Марии Домбровской, которая во время немецкой окупации была на принудительных работах в Германии. У нас две дочери, Барбара окончила Медицинский Институт и работает интернистом в городе Любин, Тереса окончила Высшую Сельскохозяйственную Школу и работает в Фитосанитарной Станции. в Мендзылесе. Внуков у нас трое. В Кживче и в нашей колонии Розесмяна я не был. Не тянет нас туда. Жили мы там лишь два года. В Алтайский Край тоже ехать не хочу, хотя был я там шесть лет. К русским, обыкновенным гражданам, обиды не чувствую. Другое дело это энкавудисты и начальники. Этих никто из нас сибиряков не уважает. О жителях Сидоровки только хорошие слова могу сказать. Там я ходилв школу, там была и польская школа и я в ней учился. Хорошо её вспоминаю. С того времени запомнил стих-,, Кто ты ? Поляк малый, какой знак твой ? Орёл белый ! ,,
Шклярня. 1998 год. Кживожека Здзислав.
Источник: Wspomnienia sybiraków. Zbiór tekstów źródłowych. Cz. II, Koło Związku Sybiraków w Bystrzycy Kłodzkiej, Bystrzyca Kł, 2010
ISBN: 978–83–926622–4–2