Тэреса. Наш отец Ян Кобрынь родился в 1894 году в Далешицах воеводство Келецкое. Его семья была многодетная, четыре брата и одна сестра. Брат Станислав поехал в Канаду ,,за хлебом,,. Наша мама Станислава Михальска родилась в 1903 году в деревне Белины район и воеводство Келецкое. Наш отец в молодости поступил в Польскую Военную Организаци. В 1920 году он принимал участие в польско- большевитской войне. После войны солдаты получали от государста даром землю на Восточных Окраинах, на современной Украине и Белоруссии. Отец получил в воеводстве Полеском, район Косув Полеский, гмина Святая Воля, колония Бычок 26 гетаров земли. Кроме нашей семьи на колонии были семьи : Фабисяка : Адам, Юзэфа, Антони, Юзэфа, Янина, Казимера; Литвиновича : Януш, Янина, Данута; Прача : Ян, Юзэфа, Стэфания; Хэльмера : Вацлав, Барбара, Болеслав, Ядвига; Жуковски: Вацлав, Мария, Мечислав, Владыслав, Ирена, Халина, Янина; Жуковски : Ян, Леокадия, Мария; Пэрцевич : Тадэш, Валентына, Ядвига, Хелена , Казимера; Прач : Ян, Юзэфа, Стэфания; Левоски :Станислав, Вацлава, Ванда, Ян, Стэфан, Юльюш, Владыслав; Кобрынь : Ян, Станислава, Чеслав, Эдвард, Ежи, Мариан, Тэреса. Наш отец и остальные жители колонии были осадниками. В соседней деревне Великая Хать жили белорусы. Школа была в Святой Воле, костёл и церковь тоже, управляющим Святой Воли был Мариан Отольский. Комендантом полиции был Кухарский и двое полицейских Зажицкий и Морына. Сожительство с белорусами было мирное, но белорусы жили очень бедно. Они завидовали полякам, потому что у поляков было много земли. В 1926 году наш отец женился на Станиславе Михальской и поехал на свою колонию. Дома и зозяйственных построек там не было. Всё надо было строить. Сперва построил дом и скотный двор. На постройку отец взял в банке ссуду. В хозяйстве сеял только на восьми гектарах остальные гектары это были луга и лес. Кроме того отец занимался пчеловодством, у него было 28 улей. На работу в хозяйстве родители нанимали белорусов и платили им пищевыми продуктами или деньгами. В 1939 году отец задумал строить новый дом. Был уже подготовлен материал. Но вспыхнула война все планы на будущее рухнули. Все осадники в Святой Воле были бывшими солдатами Юзэфа Пилсудского. Которого обожали. В своих домах хранили военные вещи. Особенно сабли и медали. Отец любил нам рассказывать о своих военных приключениях. Упоминал, что его кавалерийский отряд направлялся на Киев, а Тухачевский шёл на Варшаву. Им дали приказ возвращаться. О своих военных походах любил рассказывать и после возвращени с ссылки, потому что большевиков не любил. Но ценил и уважал своих соседей белорусов и обыкновенных русских за их трудолюбие и помощь во время пребывания на ссылке. Мама Тоже любила местных белорусов и многим из них помагала, когда приходили просить милостыню. Нищих в районе Святой Воли было очень много.
Чеслав. В школу мы ходили пешком, она находилась в растоянии не больше километра. Только во время зимы детей осадников с колонии возили санями почередно осадники. Брат Эдвард в школу любил ходить не дорогой, а напрямик, возле домов колонистов. Хотя там часто была спущенная с цепи собака, которая бросалась на него.
Эдвард. Мне с детских лет запомнились два случая, один приятный, другой неприятный. Начну с неприятного, в летнее время с Чеславом я пас коровы на лугу. Вблизи был лес. На одном дереве ольхи я увидел птичье гнздо, и решил добраться до гнезда и проверить нет ли там яиц. Я схватился за сухую ветку, она сломалась и я упал на землю с сломанной ногой. Нога страшно болела. Отца тогда в доме не было, мама взяла меня на плечо и несла домой. Как меня лечили вовсе не помню. Но когда просветили ренгеновскими лучами, оказалось, что кость сложена неправильно. Завезли меня в больницу в Косув Полеский, там мне ногу правильно сложили. А приятное приключение это экскурсия в 1938 году, которую организовала школа. Экскурси была по каналу Огинского на озеро Выгоновского. Не помню, чтобы кто-нибудть с братьев был тогда со мной на этой экскурсии.
Ежи. Я в школу начал ходить в 1939 году. Наука продолжалась не больше двух недель. И в это время у меня с другом был прогул. Мы не пошли в школу, а играли возле школы. Учительница пришла к родителям и сказала, что я не был в школе. Конечно не обошлось без строгого наставления, но телесного наказания не было. В школу ходили тоже дети белорусские, но никаких недорозумении с ними у нас не было.
Чеслав. Я в 1939 году был уже в четвёртом классе. Я запомнил хорошо учителя арифметики. На его уроках была всегда тишина. Мы боялись его. Он постоянно проверял наши знания по арифметике, если ученик не умел чего-нибудь, так сажал его в парте с девочкой. Я всегда краснел, а друзья на перерывах смеялись надо мной. Иногда ставил учеников в угол. Или велел стоять на коленях на гравию. Конечно такое наказание полулачал не только я, но и другие мальчики. Если это не помагало, тогда учитель призывал отца в школу. И отец наказывал меня дома. Велел ложиться, брал со стены ремешок и бил меня по заду. Мама не любила бить нас, но на её протесты отец не обращал внимания. Когда вспыхнула война отец свои две сабли закопал в сарае. Был у отца и пистолет, но не знаю сдал ли он его на полицию или нет. Сразу после нападения Германии на Польшу настало время беспокойства среди поляков. Некоторые белорусы, которые нас хорошо знали и дружили с нами, вели себя так, будто нас никогда не знали. Когда воши русские войска отца и несколько других осадников арестовали и посадили в аресте в Святой Воле. В доме провели ревизию, искали оружья. Но не нашли. Тогда русские освободили поляков с ареста. Арест отец переживал очень долго, мама тоже. Мама вспоминала свои родные места, где отец мог получить 10 гектаров земли и жить среди поляков и ближе своей семьи. А тут настало время неожиданных событии, что может случиться завтра, никто не знал. Входа советских я вовсе не помню. Но хорошо запомнил день 10 февраля 1940, когда нас депортировали. В комнату вошёл экавудист с двумя солдатами. Дверь открыл им отец. Отца сразу поставили под стеной и энкавудист спросил - Где оружье ? Отец ответил, что у него нет оружья. Сделали обыск. Оружья не нашли. Маме велели паковать вещи. Мама спросила - Зачем ? Командир сказал, что переселяют нас в другую местность и там получим всё, что нужно, чтобы жить. Упаковкой вещей занималась только мама. В мешки паковала постель, перины, подушки, одежду, обувь. Мяса и смальца взять не разрешили. Мама знала, что на чердаке отец спрятал золотые вещи и мама пошла взять их. Энкавудист посмотрел, что принесла и отдал только обручальные кольца. Остальные спрятал в свой карман. На санях завезли нас в Ивацевиче, а оттуда в Барановиче. Велели грузиться в товарный вагон. В котором были уже польские семьи. Вместе было нас 40 человек. Для нас нашлось место на верхней наре. Там было теплее. Но ночью волосы примерзали нам к стене вагона.
Ежи. Я запомнил, что в вагоне была железная печка. В которой топили дровами и углём. Когда к эшелону подцепляли паровоз он сильно ударял и горшки с печки падали на пол. Жкнщины плакали и голосили, потому что утратили пищу. Такие толчки были и во время остановки поезда. На некоторых стоянках давали нам суп и кипяток. Кто приносил их не помню. Ехали мы около трёх недель, а то и больше. Привезли нас в Архангельскую область, Холмогорский район, комендантура Ульское, лесопункт Бобриха. С железнодорожной станции везли нас грузовыми машинами, а потом санями. И тогда я отморозил себе левую ногу.
Чеслав. Я во время езды на санях упал с саней в снег. Как это случилось ? Не знаю. Видно я сидел на краю и спал. Заметил меня в снегу следующий возчик, задержался и посадил на сани. Так мы доехали до лесопункта Бобриха. В посёлке стояло несколько бараков, нас поселили в самом большом. В нём жили три польские семьи, наша 7 человек, семья Литвиновича 4 человека и Фабисяка 6 человек. В бараке был коридор, а по обеим сторонам были комнаты. Нам дали комнату величиной 12 квадратных метров. В коминате были нары. В коридоре была общая кухня для всех жителей барака. Жили в нём тоже белорусы и украинцы, депортированные туда в 30-ые годы. Возле барака была баня, в бане печку топил сосланец Жаворонок. Комендантом посёлка был энкавдист Юрьев. Он на второй день созвал взрослых поляков на собрание. Наш отец вернулся с собрания очень взволнованный, потому что Юрьев в своей речи сказал полякам, что Польши нет и больше не будет. А мы, сосланцы, будем там жить и работать до смерти, что теперь мы уже граждане Советского Союза. Без разрешения удаляться с посёлка нельзя, за это советская власть будет нас наказывать. Поляки будут работать в лесу. За работу нам будут платить рублями, в посёлке есть столовая и там будут двать только обед, за который надо платить. В лавочке можем купить хлеб и продоволственные продукты. Для детей есть школа, ясли и детский сад. Польские дети должны ходить в эту школу. - Кто не работает тот не кушает- такой у нас закон- закончил своё выступление Юрьев. Такие слова коменданта не понравились полякам, особенно нашему отцу, который был уверен, что Англия и США вступятся за нами и мы уедем с Советского Союза.
Ежи. Когда мама услышала вести, которые отец принёс с собрания, снова вернулась к теме, что ссылки могло бы не быть, если бы отец взял 10 гектаров земли в воеводстве Келецком, и жили бы мы ближе своих родных. А отцу захотелось 26 гектаров среди белорусов. Не могла понять почему нас сослали в глухую тайгу, и за какие провинения. В молодости слышала, что царсике власти ссылали поляков в Сибирь, но только повстанцев, а не целые семьи с маленькими детьми.
Чеслав.
На другой день, после собрания, родители с другими поляками поехали на санях на работу в тайгу с 17-ти летним русским бригадиром. Этот бригадир не любил поляков, оскорблял и гнал на работу. И на всякие замечания поляков отвечал- Поживёшь привыкнешь, не привыкнешь, подохнешь. Мама спросила- Почему ты не поганяешь работать жидов ? Он ответил- Это не жиды, это евреи. И снова проклинал поляков - Вы поьские паны ! Буржуи ! Скотины ! Бригадир показывал полякам в лесу какие деревья надо валить. Сперва мы валили лес на шпалы, потом на стройку кораблей и для авиации. Каждый день, бригадир контролировал выполнение нормы. В лесу возле поляков работали тоже украинцы, белорусы и русские депортированные туда в 30-тые годы. И они наблюдали как работает наш отец. Заметили, что у него был опыт к физическому труду на лесоповале. В первом году отец был ещё сильный, он умело работал пилой и топором, умел хорошо оценить в какую сторону повалится дерево. У него был опыт. Ведь в Святой Воле он с соседями рубил лес и строил дом и хозяйственные здания. А вот у мамы такого опыта не было. И только благодаря отцу она не погибла под падающим деревом. В лес поляков не всегда возили санями, и тогда приходилось идти на работу пешком. А снег там был выше колена и русские советовали полякам ходить на работу на лыжах, которые надо было самому сделать с досок. Это не были лыжи, а доски длиной одного метра, но на них легче было ходить по снегу. Я там один месяц ходил в школу, а потом с родителями работал в лесу. Надо было заработать, чтобы купить пищу. Тогда бригадиром была русская девушка, она была более приятная чем первый бригадир, не ругала и не проклинала поляков. Была вежливая и добросовестная. Думаю, что она была дочерью русских или украинских сосланцев. И с ней работа казалась более приятной. А русские женщины, которые работали вблизи нас заметили, что нам неоднократно не удалось выполнить нормы. И они дали нам дружеский совет, как норму выполнить. Советовали, чтобы взять дрова с вчерашнего дня, которые бригадир принял, отрезать кусочек с конца где была ступка бригадира и положить на кучу сегодняшнего дня. Но предупредили, чтобы не делать этого слишко часто, если заметит бригадир будут большие неприятности. И так мы делали. Хотя бригадирша быть может и догадывалась об обмане, но никогда никому из поляков не говорила, что он обманывает. Когда приближалась весна дрова надо было стаскивать на склад ближе дороги или реки. Наш отец любил эту работу. Она была легче чем работа на лесоповале. Ему дали коня, а коней он любил, и этим конём стаскивал дрова на склад. Конечно заботился, чтобы его конь был сильный он его хорошо кормил и чистил. Он перевыполнял норму. Местный конюх, русский человек, заметил что отец заботится о коня и хвалил отца. Я с мамой работал на лесоповале до весны. Весной со склада у реки спускали дрова корытом с досок на воду, там мужчины формировали плот и рекой Двиной отправляли в Архангельск. Была там тоже однорельсная колейка на столбах, которой тоже возили дрова на реку Двину. Во время лета почти всех поляков направляли косить траву, сушить её и ставить в стоги. Отец косил траву, я мама, а также брат Эдвард, сушили траву, а когда была сухая мы стаскивали её на ветвях и ставили стоги на платформе, которую на мокрой земле построил отец. Летом дни были длинные, ночи были ясные, и после работы мы ловили в ручьях рыбы. Отец сделал саки и смастерил сеть. У нас было иногда много рыб, но не было соли, мы пробовали её жарить и сушить на солнце. Но это не всегда удавалось, было много мух, комары и мошка и эти насекомые бросались жрать печёную рыбу. Летом в лесу были ягоды, черника, брусника, морошка, а осенью и весной была клюква. Морошка была очень сладкая, её надо было немедленно съесть. Чернику можно было сушить на солнце или на кухне, бруснику и клюкву можно было держать в деревянных бочках, так как держат квашеную капусту. Зимой она была нужна чтобы бороться с цынгой. Отец ходил собирать грибы, он был знатоком грибов, никогда не собирал несъедобных грибов.
Ежи.
Во время сенокоса отец брал меня и брата Эдварда помагать убирать сено. И там в небольших ручьях отец ловил сетью рыбы. Сеть о сделал сам с верёвочек длиной три метра, а шириной один. Я и Эдвард длинными палками толкали по краям ручья и рыбы направлялись в сеть. Для нас это была прекрасная игра, особенно когда отец вытаскивал с ручья щуки и окуни. В сети были только крупнейшие рыбы, потому что в сети были большие отверстия. После ловли отец разжигал огонь, патрошил рыбы, надевал ил на длинные пруты и мы пекли их у костра. Тогда у нас был настоящий пир. Более вкусными были окуни, они были жирнее щук. Потом с корзиной полной рыб мы возвращались в посёлок. В бараке мама пекла рыбы на кухонной плите, варила уху с лебедой или крапивой. Крапива была более вкусная, уха с лебедой была горькая.Часть рыб мама пробовала сушить на кухонной плите и на солнце, но это не всегда ей удавалось. Жаль, что в лавочке не было соли. Можно бы было засолить рыбу на зиму. Когда появлялись первы заморозки мы ходили собирать клюкву на трясинах, которые уже замёрзли. Было очень опасно входит на незамёршие трасины, они могли разорватся и человек тонул. Если не было никого вблизи и некому было подать ему палки, так спастись самому было очень трудно. Зимой я и брат Эдвард ходили в школу. В школе нам давали после уроков суп заправленный растительным маслом. Но когда немцы напали на Советский Союз, растительного масла уже нам в суп не давали. Несколько раз, два или три раза, во время зимы давали нам в школе ложку рыбьего жира. Для меня рыбий жир не был вкусным. Но учительница приказывала глотать. Весной 1943 года в школе учили нас тоже польскому языку, учила нас полька, фамилии её не помню. Тогда уже действовал Союз Польских Патриотов и это была их заслуга, были тоже книжки польские, насколько я помни это были стихи Адама Мицкевича и рассказы Хэнрыка Сенкевича. Весной 1944 года я получил свидетельство окончания 4 класса начальной школы. Тогда полякам объявили, что нас переселят на юг Советского Союза. Это исполнилось в 1944 году. Когда немцы напали на Советский Союз среди поляков была огромная радость. Все поляки были уверены, что в их жизни настанут перемены. Наш отец до сих пор был мало разговорчив, теперь юмор ему поправился. Он всё время верил, что Англия и США вступятся за нами. О этих делах он вёл тайные, от нас, детей, разговоры с мамой и соседями, поляками. В дальнейшем верил, что эти государства нам помогут. Мама спрашивала- Как может нам помочь Англия ? Отец точно не знал, но верил. И вот в августе 1941 года для поляков объявили амнистию, выдали польские паспорты и нам можно было уехать оттуда, менять место работы. Генерал Андерс начал организовать польскую армию в Бузулуке, Казахстане, Узбекистане. Такие вести распространились в посёлке Бобриха. Все обожали генерала Владыслава Сикорского, который добился от советской власти освобождения всех поляков с лагерей и спецпосёлков. Многие поляки решили ехать в места организации польской армии с надеждой, что уедут в Иран. О своём выезде уведомляли коменданта посёлка и в одиночку, а некоторые и с семьёй отправлялись на юг. Наш отец стал как будто моложе, стал более активным и весёлым и тоже думал уехать оттуда на юг, в Акмолинскую обласьть. Однако, быть может послушал маму, которая боялась ехать в неизвестное с детьми. С юга от уехавших приходили невесёлые вести. У родителей не было столько денег и пищи, чтобы ехать на юг. Поздней осенью с юга приходили от поляков уехавших туда плохие вести. Был там голод, болезни, люди кочевали в степи. Не было для них мест в колхозах, совхозах, многие умирали. Ситуация на фронте была тяжёлая. И родители решили остаться в посёлке Бобриха. С писем, которые приходили с юга видно было, что лучше было остаться в посёлке. В местной лавочке сразу после нападения Германии на Советский Союз исчезли товары в свободной продаже. Теперь всё было на карточки. Для поляков наступило время голода. Зимой 1941 -1942 года в посёлок прибыли инвалиды с фронта. Кормили их в столовой. Инвылиды были всегда голодные, ели остаттки с тарелок и лизали тарелки. Я смотрел на них и мне было жалко этих людей, которые были неспособны к работе и голодали. Они ругали местные власти и проклинали их. После нескольких месяцев их куда-то отправили. Моя сестра Тэреса с каждым днём тратила силы, она заболела рахитом, потом воспалением лёгких, живот ей опух, прямая кишка вылезала с нутри. Воспаление лёгких мама вылечила ей банками. В начале 1942 года в посёлок привезли дары Унры. Было там сгущённое молоко , солёное масло, смалец, мясные консервы, одежда и обувь. Сгущённое молоко спасло жизнь Тэресы. Мама старательно стерегла, особенно молока, чтобы вылечить Тэресу. Мне однако тоже захотелось попробовать молока. И я взял одну коробку с молоком, сделал в ней ножиком дыру и пил молоко. Всего за один раз не выпил, оставил на после. Но через одну неделю молоко испротилось. Мама заметила это и сказала- Ты бы лучше сделал если бы выпил всё, а так оно испортилось. Отцу мама ничего не сказала. Болезнь от голода пришла и ко мне. Живот мой был опухший, опухли руки и ноги. С наступлением весны появились растения, особенно помогла мне крапива, с которой мама готовила суп. На замёрзлых ещё трясинах была клюква, когда стаял снег мы ходили на замёрзлые болота и собирали клюкву. А весной, когда уже была трава, местные жители предложили моим родителям помощь. У них были козы и некому было их стеречь на пастбище. Предложили моим родителям, чтобы,я и брат Эдвард, пасли их козы. Родители согласились. За эту работу каждый день мы получали литр козьего молока. Это было спасение для нашей семьи. Здоровье возвращалось сестре и мне. А коз было около 50, почти у каждого местного русского сосланца было две или три козы. Был такой день у нас с Эдвардом, что мы заблудились в лесу и в условленное время не пришли с козами в посёлок. Мы не знали что делать. Но козы были умнее нас, и они завели нас в посёлок, и каждая из них знала где её хозяин и сама к нему шла. Их вымена были полны молока и они знали, что пора идти к хозяину. Наша задача состояло в том, чтобы их пасти и пригнать в посёлок. Другой раз в посёлок не вернулись все козы, их хозяева увидели, что их коз нет и пришли к нам спросить где они. Мы пошли с ними искать. Они были вблизи посёлка и медленно приближались к нему. Знали ,что пора их доить. Другой раз я пошёл с другом и подругой собирать ягоды и мы заблудились. Уже солнце садилось на горизонте а мы были в лесу. И бродили бы в дальнейшем, если бы не угольщики, которых мы встретили в лесу. Они вывели нас на дорогу и мы пришли ночью в посёлок. Летом там ночи были ясные, солнце едва зашло, а потом был восход. Зимой можно было ловить глухарей, но это не каждому удавалось. Запрещено было охотиться на лосей. Однако русские охотились на них не с оружьем. Лоси ходят своей дорогой и на этой дороге русские выкопали глубокую яму и накрыли её ветвя и снегом. Лось впал в эту яму и не мог выйти. Его убили а мясо делили между собой. Полякам не давали, хотя поляки знали об этом но властям не говорили. Тут была солидарность, ведь и русские там тоже голодали.
Эдвард. Пайки хлеба были такие, что мы всегда были голодные. Хлеб для семьи делила мама. Мне казалось, что я не получаю такой порции как надо и сказал об этом маме. Это её огорчило. И после раговора со мной сказала- Бери свою карточку и покупай сам. И я ежедневно ходил в лавочку и просил продавщицу, чтобы давала мне крайнюю часть, то есть горбушку, так её называли. Но всё таки хлеб продавщица весила, горбушка была толще и мне казалось, что я получаю больше. Но если горбушки уже не было то я получал кусок с середины и этот кусок был мягче, в нём была влага. Такую порцию я съедал сразу. А это был паёк на целый день. Но голод был сильнее и я не мог воздержаться, чтобы его не съесть. После нескольких недель я сказал маме, что буду есть хлеб, который делила она и отдал ей свою карточку.
Чеслав. Поздней весной 1942 года, когда тяжело заболела сестра Тэреса, я без разрешения родителей пошёл в колхоз, чтобы купить молоко для сестры. Колхоз находился на другом берегу Двины. Колейкой на столбах я доехал к реке, по льду перешёл на другой берег и зашёл в первый дом с трёх литровой банкой на молоко. Но с первого дома меня прогнали, с второго тоже. А в третьем приняла меня хозяйка, накормила и дала 3 литра молока и не хотела взять денег. Она знала, что я поляк сосланный туда. Знала, что мы голодаем и видно она тоже была сослана и знала судьбу таких людей. Я поблагодарил её за гостеприимность и за подаренное молоко и решил возвращаться в Бобриху. Но заметил, что лёд на Двине уже трещит, но я всё таки решил быстро перейти на другую сторону реки. Это было страшно, но мне удалось. Я не утонул. Мама начала меня ругать за то, что я ей не сказал куда и за чем иду. Отец тоже обругал меня, а я оправдывался- Ведь я молоко принёс ! Другой раз я один решил пойти на колхозные поля, уже после заморозков, искать в земле картошку. Мне удалось собрать небольшую портяную сумку промёрзлой картошки. Уже собирался возвращаться в посёлок а тут появился объездчик на коне. Картошку приказал выбросить на землю, а меня запер в конюшне. Мне удалось вечером вылезть через окошко, и спрятаться в стогу сена. Там я был до утра. Утром надо было идти в посёлок через колхоз. Я был очень голодный и мне было ходно. Я зашёл в один дом и просил милостыню. Мужчина посмотрел на меня, узнал, что я поляк не дал мне ничего, только сказал- Вы польские паны, буржуи ! Иди проч ! Дома опять родители дали мне выговор. Голод и болезни истребляли в посёлке сосланцев. В декабре 1942 года в нашем бараке умер поляк Литвинович. Это был канун сочельника. Жена Литвиновича ночевала в нашей комнате, а её муж ночью лежал в их комнате. Утром дочь вошла в их комнату и начала отчаянно кричать- Мама, Мама, отец смотрит на меня ! Оказалось, что ночью крысы выгрызли ему тело возле глаз и отгрызли уши. Была зима, много снега, земля замёрзла. Могилу копать было невозможно. Похоронили Литвиновича на местном кладбище в снегу. Весной выкопали могилу и похоронили его в земле. На могиле поставили деревянный крест и табличку с именем и фамилией.
Голод истреблял поляков и русских сосланцев. Мы ели мясо падшего коня. Начальник велел его закопать в лесу. Конь был будто болен. Поляки сперва сняли с него кожу. Вырезали мясо а кости и кожу закопали. Об этом узнал начальник и приказал в другой раз падшие кони сжигать на костре. С такого коня отец принёс много мяса, которое надо было долго варить. Видно конь был старый. Коней кормили там только сеном, овса они не видели.
Эдвард. Мне во время голодной зимы посчастливилось, тогда я уже не ходил в школу. Я работал в посёлке посыльным. Собирал на лесоповалах рсчёты бригадиров выполненых норм в растоянии 10 километров. Мне дали лыжи и на них я двигался по местам лесоповала. И однажы на краю дороги, по которой ехали сани, я заметил бугорок накрытый снегом. Я отбросил снег и увидел в снегу несколько боханок хлеба в мешке. Хлеб был с пекарни, которая находилась вблизи посёлка, а кучер Ёгимчук развозил хлеб по посёлкам. Видно украл хлеб в пекарне или мешок выпал ему с саней. Я взял этот мешок с замёрзлым хлебом и вложил в рюкзак и привёз в наш барак. В семье была огромная радость. И тогда я наелся этого хлеба досыта. Но моя радость была коротка. Мои лыжи кто-то украл, когда я сдавал в бюро расчёты с участков. Новые лыжи пришлось мне сделать самому. Весной, когда на болотах уже не было снега я собирал клюкву. Весной клюква не так кислая как осенью. Летом в свободное время собирал ягоды чернику, а потом бруснику. Собирал тоже грибы, этого научил меня отец. Он научил меня как не заблудить в лесу. Грибы и ягоды мы собирали в корзины или рюкзаки сделанные с берёзовай коры. С этой коры плетли мы тоже лапти, они были крепче чем с лозы. Лапти были пригодны ходить в них в лесу и по болоте. А когда растаял снег так можно было ловить рыбы в ручьях на удочку или в сети. Которые сделал отец. Летом рыбы я ловил и в озерах, но сперва надо было сделать плот и отплыть от берега на несколько метров. Там можна было поймать большую щуку или окуня.
Тэреса. Мама рассказывала мне, что когда она шла на работу меня в детский сад носил Эдвард, на смену с Ежим, и что дома и в детском саду я не могла ходить только ползала по полу. Я так ослабела с голода. Там нас кормили, но я не помню давали ли нам, детям, молоко. Помню только, что мне остригли волосы, потому что в волосах и одежде были вши, а в постели в бараке были клопы, которые пили мою кровь. Тогда я была очень слабая, упала там с кровати на пол и ранила голову. Русские женщины не верили, что я проживу. Тогда родители решили продать свои обручальные кольца и шерстяной костюм отца. Кажется тогда купили у русскх несколько литров козьего молока для меня. Для мамы работа на лесоповале была слишком тяжёлая и она просила чтобы дать ей более лёгкую работу. Направили её на работу в бане. Но там не было легче. Воду надо было носить в баню в вёдрах. Работала там один месяц и вернулась на лесопова.
Ежи. Голод, который настал зимой 1941- 1942 года, принудил поляков взять участок земли и садить на нём картошку, капусту и свёклу. Раньше, когда нас туда привезли, местные жители говорили полякам, чтобы карчевали вырубы и садили овощи. Но поляки не послушали их советов, они верили, что за ними заступиться Англия и США. Пока не было войны хлеб и кашу можно было купить в лавочке. А с наступлением войны всё было на карточки. Лишь весной 1942 года наши родители решили взять участок земли. Участок был вблизи бараков, корчевали отец, брат Чеслав и Эдвард. Помагали тоже польские соседи. Прежде чем садить отец решил землю удобрить. Навоза от скота не было. Отец сказал мне и Эдварду взять навоз с уборной. Эдвард стоял наверху, а я влез в яму, и лопатой клал навоз в ведро. Эдвард носил его на участок. Отец купил в колхозе картошку и мама выбирала с картошки только ростки, а я и Эдвард садили их в землю. Урожай был великолепный. День там был длинный, тёплый и без холодных ветров и картошка росла. Родители радовались, знали, что зима 1942- 1943 не будет уже такая голодная. Весной Эдвард лез на деревья где были гнезда птиц и выбирал оттуда яйца.
Чеслав. Я кроме работы на лесоповале весной собирал клюкву. Когда таял снег мы ходили в лаптях с берёзовой коры. Я делал их сам. В то время отец заболел дезинтерией и изо дня в день тратил силы. Лечить его помогла русская женщина, тоже ссыльная. Она дала маме лекарство. Это были сушоные ягоды черники. Отец ел эти ягоды и его здоровье поправлялось, но в дальнейшем не был способен работать. Кроме дезинтерии болел цынгой. Лечил цынгу ягодами клюквы.Так что осенью 1943 года он был уже здоров. Тогда нам уже офицыально представитель Союза Польских Патриотов объявил, что в 1944 году нас переселят на юг. Однако никто не знал в каком месяце это совершится.
Ежи. Тогда все поляки радовались. Такие вести одушевляли настроения сосланцев. Наш отец уже меньше говорил, о том, что поможет нам Англия и США, а больше о том, чтобы присылали нам пищу и одежду. И наши мечты о переселении на юг исполнились в мае 1944 года. Узкоколейкой на столбах нас привезли на пристань у реки Двины. Оттуда на пароходе плыли мы в Архангельск. Прибыли туда ночью и ожидали на товарной пристани. Там были военные магазины, которых стерегли солдаты. Мы, дети бегали по площади, а солдаты кричал на нас. Созвали родителей и предостерегли, чтобы дети не бегали по площади. На следующий день автомашинами завезли нас в школу, где нас кормили. Там мы ожидали несколько дней на других польских сосланце с разных посёлков Архангельской области. Мы, дети самостоятельно осматривали город. Без билетов ездили трамваями. Архангельск показался нам большим, современным городом. Он не был разрушен войной. Во второй половине мая мы погрузились в товарные вагоны и поехали на юг. Было уже тепло, дверь вагона во время езды была открыта. В Москве мы стояли на товарной станции несколько дней. На станции женщины разжигали костры и готовили пищу с продуктов, которые получили в Архангельке перед выездом. Мужчины всё время вели разговоры о том куда нас везут. И вот наступил день отъезда и польский комендант эшелона сказал, что везут нас на Украину. Некоторые поляки думали, что привезут их в родные стороны. Те поляки, которые читали советские газеты, говорили, что туда не повезут, потому что там ещё находятся немцы. По пути на Украины мы видели разрушенные города и железнодорожные станции, сожжённые скирды на полях. На некоторых станциях мы видели немецких военнопленных, которых везли на восток. Большинство из них были истощены голодом и холодом. На небольших станциях, ближе Украины, были ещё скирды сахарной свёклы. Узнав об этом многие поляки бросились туда и брали в мешки и рюкзаки. Никто на станции не запрещал брать свёклу. Свёкла была промёрзнутая, лежала там всю зиму. На остановках поляки пекли её на кострах и печёная она была для нас деликатесом. Привезли нас в город Сумы, оттуда развозили по совхозам и колхозам. Нашу семью привезли в Ульяновский район, совхоз Калининский. Там встретил нас директор Круль. Он сказал, что по происхождению он поляк. К нашей семье относился с симпатией, дал нам квартиру в на хуторе. Это был дом дворянина с царских времён, в одной половине жил украинец в другой, бвухкомнатной, наша семья. В доме была хлебная печь. Возле дома был пруд, а в нём много рыб и раков. Вдали от дома был скотный двор, в нём много молодого скота. А возле огромная куча навоза со скотного двора. Наша мама удивлялась - Почему этого навоза не дают на поля для удобрения земли ? Директор совхоза дал нашей семье около 30 аров земли. Родители решили удобрить землю навозом со скотного двора. Велели мне и Эдварду на тачках возить на участок навоз. Местная украинка сказала родителям, что удобрять навозом земли не надо, там чернозём. Всё растёт прекрасно без скотного навоза. Родители не верили. Дали навоз и посадили картошку и помидоры. Вершки картошки выросли длиной на 2 метра, а корешков не было. А овощи помидоров были прекрасные. Вблизи дома была ветряная мелница с большими крыльями. Мельница ежедневно работала, когда был хотя бы слабый ветер. После нескольких дней отдыха отца и брата Чеслава направили на работу. Работа была в поле, там возле скирды со снопами пшеницы стоял локомобиль и молотилка. Надо было молотить зерно. Топили в локомобиле соломой, этим занимался отец и Чеслав. Это не была лёгкая работа. Солому в локомобиль надо было подавать постоянно. Мужской рабочей силы в совхозе не было, здоровые мужчины были на фронте, а в совхозе только женщины, а мужчины, если были так только инвалиды. Работу выпоняли женщины. Директор совхоза был рад, что привезли туда поляков среди которых были мужчины способные работать. Кроме молотьбы отец и Чеслав ставили скирды с скошенного урожая. Отец был специалистом устроить со снопов крышу на скирде, так чтобы дождь не проникал в глубину скирды. Директор заметил хорошую работу отца и Чеслава и хвалил их за усердную работу. Зерновых элеваторов в совхозе не было. Зерно вблизи дороги сыпали на землю. Во время дождя верхняя часть порастала и была крышей. Под такой крышей зерно было сухое. Там мы не голодали. Отец и брат Чеслав возвращаясь вечером с работы приносили зерно. Эдвард сделал ручную мельницу и мы мололи зерно. Была мука и каша. С этой муки мама в русской печке пекла хлеб, каша была вторым блюдом, иногда с простоквашей, иногда с рыбами, которые мы ловили в пруду. Потом мы завели кролики, держали их и кормили в яме. Досок и дерева там не было. Взрослые кролики мы убивали и было мясо.
Чеслав. По мнению отца директор совхоза был отличным знатоком сельского хозяйства и управляющим. Такой работы требовал от своих подчинённых. Не наказывал работников ворующих зерно, знал что воруют с нужды, считал, что сытый и сильный рабочий это польза для совхоза. В 1945 году НКВД его арестовало, главной виной директора Круля было то, что во время окупации он тоже был директором совхоза. Во время зимы я работал в скотном дворе, скота было много, надо было кормить, поить, возить сено со скирд, ездил в сахарный завод за мелассой, которую давали коровам. Это была тяжёлая работа. Там иногда мне удалось купить у рабочих немного сахара. Директор и бригадирша хвалили меня за усердную работу.
Эдвард. Совхозе Калининский мы были единственной польской семьёй. Куда направили остальные польские семьи мы не знали. Нас в совхозе власти и жители приняли прекрасно, дали нам хорошую квартиру на хуторе. Там мы уже не голодали. Но в школу не ходили, потому что она была слишком далеко от хутора и идти туда пешком, особенно зимой было невозможно. Летом, я и брат Ежи, пасли скот на пастбищах. Пасли мы молодой скот, среди которого были и старые коровы предназначены на мясо. Одна из них была агресивная, она нас атаковала. Чтобы успокоить её я сделал два кнута и порол эту корову, когда она нас атаковала. После нескольких дней уже нас боялась. Порку скота таким кнутом бригадирша запретила нам, потому что кожа на скоте была разорвана. Зерно, которое приносили отец и брат Чеслав, отец боялся давать зерно в ветряную мельницу, которая находилась вблизи.- А вот спросят откуда зерно ? Тогда я сделал мельницу ручную с дерева и жести и на такой мельнице я и Ежи мололи зерно. Была мука и каша, каши всегда было больше чем муки. А когда мы пасли скот я часто вступал к старшим мужчинам, мельникам, и беседовал с ними. Они любили рассказывать о своём прошлом и работе. Я им сказал, что самостоятельно смастерил ручную мельницу с дерева и жести. Они удивились, что такой мальчик умеет делать такие вещи. А потом один из них сказал- Зачем ты мелешь зерно в ручной мельнице ? Принеси сюда, я тебе смелю лучше и быстрее. Я так и сделал. Принёс туда зерно, около пуда и он смолол, и вовсе не спрашивал откуда у меня зерно. Я был рад, муку принёс маме, она обрадовалась, что я принёс такую, прекрасную муку. А мельнику я заплатил самогоном, который гнал наш отец. Мама пекла в русской печке хлеб. Местные жители посоветовали маме, чтобы кроме закваски добавлять к тесту варенную картошку, тогда хлеб быудет вкуснее. И мама так делала. А я задумал завести кролики. Досок там не было так мы выкопали яму и в ней жили кролики. В течеии года были так большие, что я их ловил и у нас было мясо.
Ежи. Возле дома, в котором мы жили был большой пруд, а в нём множество рыб. Власти совхоза не запрещали ловить рыбы, ловили мы сетями и на приманку с подсолнечника. Осенью была сахарная свёкла и отец по совету соседа, украинца, гнал самогон с сахарной свёклы. НКВД знало, что жители деревни и хутора осенью гонят самогон. И энкавудимст ходил по деревне и по хуторам и будто контролировал кто гонит самогон. У него был отличный нюх. Приходил к такому самогонщику и если не получил литр первого сорта самогона, так был штрав. Отец знал об этом и на всякий случай литр был готов во время контроля. Энкавудист прятал бутулку в сумку и шёл дальше контролировать. В 1945 году в совхоз пригнали очень много скота с Венгрии. Этот скот был другой породы чем на Украине. Этот скот не понимал русского языка и на пастбищах у нас были трудности, чтобы шли туда, куда мы их направляли. Вместе со скотом прибыли и военнопленные мадьяры. Они жили в земланках, которые сами там построили. Работали они в местном совхозе, а мы, ребята ходили к ним и старались разговаривать с ними, но наш разговор был очень трудный, больше мы употреляли руки чем язык. Мадьяры были очень приятные и сказали нам как обращаться с их волами, которые совхоз употреблял вместо коней. Для этого мы выучили несколько мадьярских слов и эти слова помогли нам управлять волами. Но самым важным был кнут, которым мы ,,стреляли,, и эта ,,стрельба,, была им понятна. У мадьяров была кухня и они сами варили там пищу, совхоз давал им продукты.
Чеслав. Репатриационные документы выдавали в городе Сумы. Всякие дела по этому делу оформлял отец. 30 января 1946 года отец получил репатриационный документ, на котором не было меня. Моего имени на документе мамы меня не было, только Эдвард, Ежи, Мариан и Тэреса. Отец немедленно поехал за документом для меня. Я подозревал, что советские власти хотели оставить там меня, потому что там, в совхозе, не было мужчин, а я был стахановцем. Тогда я жалел, что так усердно там работал и получил звание стахановсца. Однако отцу удалось получить репатриационный документ и для меня. На железнодорожную станцию в городе Сумы нас завезли грузовой автомашиной в первых числах февраля. В Польшу мы ехали через Киев и Брест. 19 февраля были уже в Польше. Наш эшелон направили в Щетинское воеводство, городок Видухова, расположенный на береу реки Одра, эта река была границей с Восточной Германией. Узнав об этом родители не хотели там остаться. -На Белоруссии вокруг были белорусские деревни, а тут за рекой Германия ! Так говорили родители. Жить тут не будем. Отец поехал в воеводство Вроцлавское в район Быстшица Клодзкая. И тут нашёл хозяйство в деревне Заблоте, расположенное на окраине города. Там мы жили в одном доме с другим хозяином. Отцу это не нравилось, он нашёл хозяйство особное на окраинах города и тут решил хозяйничать.
Ежи. В 2003 году я, моя жена Эльжбета наш сын Януш, и мой брат Чеслав посетили Святую Волю. Колонии Бычок уже нет, белорусы говорили, что сразу поле выселения поляков их постройки разобрали землю отдали в колхоз. Встретили мы там пожилую белоруску, Варвару Колоньчук, которая помнила всех колонистов, жителей, колонии Бычок и директора школы в Святой Воле. Она тоже ходила в эту школу и хорошо запомнила его директора, Мариана Отольского, который бил её по рукам за то, что на перерывах она разговаривала с подругами на белорусском языке. Она не понимала почему он так поступал. В её памяти этот случай сохранился как большая обида, которую совершил учитель. В Святой Воле старого здания школы уже не было, в него ударил гром молнии и она сгорела. Построили новую, кирпичную, в целом современную. Мы разговаривали с заведующей школы, спрашивали , что она знает о живущих там до войны поляках. К сожалению почти ничего не знала. Возле школы находится очень красивая церковь, а возле ней могилы немецких солдат, погибших там во время второй мировой войны, на этом же месте хоронили погибших немцев и во время первой мировой войны. Жители сказали нам, что памятник поставили там немцы. На кладбище в Телеханах мы видели могилу матери маршала Константина Рокосовского с надписью : Здесь покоится мать дважды героя маршала Рокосовского. Могила заросла растениями и кустами. По другой стороне шоссе были совместные могилы евреев растрелянных немцами во время второй мировой войны. Возле был каменный памятный знак.
Быстшица Клодзка 2007 год.
Перевод Ежи Кобрынь
источник: Wspomnienia sybiraków. Zbiór tekstów źródłowych, Koło Związku Sybiraków w Bystrzycy Kłodzkiej
Bystrzyca Kłodzka 2008 ISBN: 978–83–926622–0–4