Родилась я в городе Лодзь. Мой отец был учителем, работал в частной гимназии Зимовского. Он был человек энергичный, предприимчивый. В 1936 году был назначен инспектором школ в городе Пиньск, воеводство Полеское. К отчаянию мамы, которой члены семьи жили в Лодзи и Варшаве, мы переселились в Пиньск. Отец был очарован Полесьем, с восторгом рассказывал нам как на лодке через трясины переправлялся к отдалённым деревенским школам и каких добросовестных и отважных встречал там учителей в этих безлюдных местах. Для тысячи детей Полесья он организовал экскурсию в Варшаву. Это был эшелон вагонов. Большинство детей впервые увидело поезд. Мы были в Королевском замке, где принял нас Президент Мосьцицкий. Все мы были одеты в полесские костюмы из серого полотна, вышиванного чёрной, кустарной вышивкой. С довоенных времён мне, малолетней девчонке, осталось в памяти катание на санях с позвоночниками, экскурсии лодками рекой Пиной и большая радость, когда в 1937 году родился брат Януш. Мне тогда было семь лет, и я ним занималась как мама, посвящала ему каждое свободное время. Начала войны 1939 года я почти не чувствовала. Только один раз, сидя в выкопанной канаве, видела падающие бомбы. А когда была тревога мне приказали бежать с братом в бомбоубежище. Это мне очень нравилось, потому что давали мне чемоданчик, в которм был мой любимый шоколад. Жили мы в восточной части города и по нашей улице 17 сентября 1939 года въезжали с востока танки. Я была слишком маленькая, чтобы разобраться в том, что происходило, но на столько взрослая, чтобы запомнить как Кира Григорьевская, моя школьная подруга, бросала на танки цветы. А танки, украшенные цветами, спокойно въезжали в город. Лишь только вечером над монастырём появилось зарево пожара. Там защищались до конца. У НКВД были информаторы и списки ,, врагов народа ,, Уже в сентябре пришли за отцом. Не попал он в руки НКВД благодаря своему хладнокровью и расположению квартир в нашем доме. Дом был собственностью попа, большой и выгодный, разделённый на половину с отдельным входом. В каждой части были четыре квартиры, кухня, кладовая с совместным чердаком. На отзвук стучания в дверь отец через чердак убежал на половину попа. На второй визит он не ожидал. Ночью переправился через границу на немецкую сторону. Ещё несколько раз возвращался и приносил полный рюкзак сала и сладости, потому что после установления советской власти изо дня в день в магазинах Пиньска всё исчезло. От голода спасла нас мама, она была счетоводом и хорошо владела русским языком, потому что родилась в 1902 году в той части территории Польши, которая была захвачена царской Россией. Несмотря на то, что у ней был маленький ребёнок, она начала работать. Мы получали карточки на хлеб, а довоенные друзья отца, деревенские учителя, помагали нам покупать продукты в деревнях. После нескольких дней нам реквизировали квартиру. Направили на жильё четыре сёстры, работницы фабрики спичек. Нам оставили одну комнату, кухня была общая. Вероятно благодаря этим работницам нам не удалось перейти границу. Переход организовал наш отец зимой 1940 или 1941 г. Отец пробывал в то время в районе города Бяла Подляска. К нам прибыл ночью офицер и постучал в окно квартиры, в которой жили работницы. Увидев их испугался и больше не появился, хотя условился потом с мамой что появится. От отца знаю, что он вернулся на немецкую сторону.
Депортация.
За нами пришли в два часа ночи 21 июня 1941 года. В эту ночь мы легли спать довольно поздно. Маленький брат, Януш, был болен, время от времени плакал. Я только что уснула крекпким сном, а разбудили меня мощные удары прикладом в дверь и крик :- Открывай !! Открыла мама. - Собирайтесь польская сволочь ! С такими словами вошло в комнату несколько человек, один из них сказал, что нас выселяют и мы поедем транспортом. Дают нам двадцать минут, чтобы упаковать вещи. Януш расплакался. Мама собралась вязать багаж. Вязала постель, вытянула из шкафа чемодан, упакованный раньше для перехода границы. Были в нём следы давнего блеска : шёлковые платья, и чулки, серебрянные столовые приборы, покрывала на кровать, занавески с кустарными вышивками, мой краковский костюм- словом самые ненужные вещи. Когда пробовала упаковать больше её призвали к порядку : - Как ты хочешь нести столько вещей и идти с ребёнком на руках ? Мы не взяли ни документов, ни фотографии. Нашу квартиру запломбировали. На станцию было три километра и нас обманули, говоря, что туда будем идти пешком. Оказалось, что в конце улицы стояла грузовая машина, частично заполнена людьми. На станции стояли товарные вагоны приспособленные для перевоза людей. По обеим сторонам были нары, а вблизи дверей дыра в полу, это был клозет. Нам посчастливилось, потому что вошли в вагон с пылью цемента, в который люди не хотели входить, искали вагонов почище. И нас в вагоне было только 25 человек, в других гораздо больше. Перед выездом из Пиньска у открытых ворот нашего вагона появились наши друзья. Они принесли нам полный мешок хлеба, которым кормился несколько дней весь вагон, когда мы ехали в запертом вагоне. После нескольких дней ежедневно в полдень на остановке открывали вагон и один человек приносил нам ведро супа и воды. Потом вагон снаружи уже не запирали. Поезд ехал очень медленно. В Алтайск мы прибыли прибыли после трёх недель, а это растояние около 5 тысяч км. С этого путешествия я помню мало, только тоннели и красоту гор Урала. Война удивительно путает событья влиляющие на человеческую судьбу. Наш транспорт готовили накануне начала немецко русской войны 21 июня 1941 года. Едва мы отъехали вспыхнула война. На следующий день немцы были уже в Пиньске. Мы сперва ехали территорией, которую бомбили немцы. До сих пор помню залитое слёзами лицо русского солдата, конвоирующего наш поезд, который говорил : Вас везу, а моя семья осталась !- И хотя мне надо было радоваться по поводу зла, которое нам совершила советская власть, но по сегодняшний день мне жаль этого солдата. Наш транспот не бомбили, но другие бомбили. Пробывающий в окупированной стране, мой отец отыскивал нас через Красный крест и получил известие, что все мы погибли.
Алтайский Край.
После прыбытия на станцию Алтайская нас разделили на группы. Наша группа к месту нвзначения ехала четыре сутки. Я запомнила ночлеги в степи у костров с горевшим хворостом, который мы собирали в лесных кустарниках и большие цветы, в том числе розовые смолиносы и красивые звоночки, которые покрывали степь. Был месяц июль, начало континентального лета и степь ещё не перешушенная кипела буйной растительностью. Потом уступила место лесам, преимущественно берёзовым, а по мере того как мы въезжали в подгорные окрестности, по бокам, к дороге подходила тайга, тёмная и грозная, с большинством хвойных деревьев покрытых диким хмелем, создавающим непроходимую гущу. Во время езды мы видели только одну деревню, а везде вокруг была пустота и безлюдье. Мы нашлись в Алтайском Крае между реками Обь и Енисей на погорье Алтайских гор, в растоянии 200 км. от Барнаула на юго- восток от Новосибирска. Нам посчастливилось, что не сослали нас зимой и не направили в Казахстан, где яловые, безлесные и безводные места, а сослали летом в лесистые окресности. В междулесных полосах в районе нашей ссылки земля была так плодородная, что если копать на метр в глубину то находишь перегнойный чернозём. Кроме того люди среди, которых мы жили, говорили по русски а не по казахски. Плодородность земли никого не сохранила от голода. Лозунг ,, Всё для фронта ,, власти с первых дней войны исполняли со строгой последовательностью. Среди местных жителей не остался ни один мужчина способный к борьбе, ни один здоровый конь. Женщины пахали землю запрягая молочные коровы. Собранное зерно непосредственно после уборки чистили и отправляли дальше. Для раздела для колхозников за трудодни бережно делили отходы ( охвостье ). Следует сказать несколько слов о этих отходах, которые вместе с картошкой были основой нашей пищи. Мы мололи их в мнльнице, мука была чёрная. И чего в ней не было ! Был хворост жарбей, был полынь так горький, что и трудно высказать. В семенах жарбея находятся токсины, если съедим кое- что из такой муки то на несколько часов наши ноги не действуют. Местные жители создали поговорку:- Он обезножил. Ничего, пройдёт.
Местом поселения польских семей, в том числе и нашей, был маленький колхоз Луговик. Всем нам взрослым отняли паспорты и вместо них дали справку, что мы политические ссыльные сроком на 10 лет, без права перемещаться за территорию района. Мужчин с нами не было, те которых удалось поймать в Пиньске, были арестованы и сосланы в лагерь. В нашей хате была кухня и квартира. В квартире у всех стен уставили нары, на которых поместили несколько семейств. Уже на следующий день всех женщин способных работать, в том числе и меня, 12-ти летнюю девчонку, выгнали на работу. В первые дни мы пололи пшеницу. После работы бригадирша выполотый участок мерила. Какая была норма уже не помню. Мы пололи поле старательно, так как у себя в Польше пололи огород. А там не выполнили нормы. Чтобы прожить в условиях постоянного издевательства над человеческим достоинством во многом зависит от стойкости души. Когда вспоминаю годы прожитые в Сибири, меня поражает терпеливая борьба моей мамы за минимум достоинства для нашей жизни. Я уже упомянула, что нас перевели на казарменное положение вместе с другими польскими семьями и поместили в одной квартире. Жить рядом с соседскими нарами нельзя назвать домом, хотя мы не были в концентрационном лагере, но наша свобода была ограничена. Осенью перевели нас на ферму ,, Тёлка ,, которая находилась 2 км. от колхоза. На горе в лесной поляне стоял скотный двор, ниже, на склоне горы были три хаты, в которых жили доярки. Внизу плыл ручей, из которого на коромыслах доярки носили воду. Обязанностью мамы был учёт молока, возить молоко в колхозную молочную, центрофигурирование молока и мойка банок. Это была самая тяжёлая работа для мамы во время пребывания в Сибири. Среди причин, которые имели на это влияние, как первую я подала бы квартиру. Одна из доярок, вдова с 12 - летним сыном, согласилась уступить часть квартиры в своём доме, за то чтобы доставлять ей дрова для топки в печах. Живя в лесу среди деревьев это условие казалось нам мало важным пустяком, пока -3 метровые слои снега не покрыли вокруг всю землю. Когда мы копали туннель, чтобы срезать берёзу и очистить её с сучьев и когда катили в туннелях срезанные брёвна на двор хозяйки, мама шутила говоря : Ядзя, мы должны себе сделать фотографию и выслать её в Польшу с надписью : Пани инспекторша с дочерью на зимнем курорте ! В хате хозяйки была только одна квартира с большой печью и сенью. Мы втроём спали на полу в углу квартиры. Осенью я заметила в шовах кальсон сына хозяйки , которые сушились на дворе, сидящие рядами одежные вши. Одним из чудес того времени я считаю факт, что у нас никогда не было белья и одежды со вшами. Мы попали к неряшливой хозяйке, которая в добавок любила философствовать: - Кто это видел чтобы мыть картошку перед обиркой ! И тому подобные новости гласила. Спустя некоторое время я встретилась с другой философшей, которая объясняла причину всеобщего присутствия вшей у живущих там людей ,, Ядзенька ! Вши одежные выступают только у неряшливых людей. Другое дело головные, они появляются с огорчения, с горя. Только у буржуев нет горя ! ,, К стати это была очень милая бабушка. Другая причина это работа мамы. Гибкая, красивая женщина, с алябастровым цветом лица, тащила тяжёлые банки с молоком на сани и запрягала бракованную лошадь. И случилось так, что кобыла ударила маму копытом в живот. Пошла кровь горлом и низом. К счастью всё обошлось без помощи врача. Потом кобылу подменили на быка с кольцом в носу, исключительно спокойного, но с характером. У него был обычай остановиться на мостике, между горами и стоять на 45- градусном морозе. Решение о дальнейшем путешествии он предпринимал самостоятельно. Никакие угрозы на него не дейсвовали. Третья причина это пища. Отброски зерна, чуточка обезжиренного молока и сыворотка, несколько картошек, добытых в обмен за одежду. Картошку мы утирали на тёрке. С очистков и шелухи без жира мы пекли лепёшки. С картошки и муки с отбросов с чёрными шариками мы ели суп три раза в день. Я любила есть и ела кое- что. Пятилетний брат, Януш, и мама еле удерживались на ногах. Чуточка молока, которую иногда удалось добыть, была предназначена для брата. Я запомнила с тех пор свою кулинарную мечту. -,, Когда вернусь в Польшу, наварю себе ведро киселя с молоком и съем !,, Ибо кисель с утёртой картошки казался мне самой вкусной едой под солнцем. Вернулась в Польшу, сварила как мечтала и не съела. Не был вкусный. Недоставало сибирской приправы- голода, постоянного недостатка пищи. Несмотря на то, что мы вечно были голодны, никогда не решусь сравнивать нашей судьбы с голодом в лагерях. Когда наступила весна, мы три раза в день ели суп с крапивы. Мама каждый раз давала в такой суп три картошки. Столько могла только дать. Как видно это не был ещё голод, который лишал бы нас человеческого достоинства. Помню одну ситуацию, когда я однажды вошла в дом живущих там русских. Они ели правдивую похлёбку с белыми клёциками. Увидев это я жрала эту похлёбку глазами. Семья ела похлёбку с одной, большой миски. Поевши, хозяин пригласил меня словами : ,, Ядзенька, остаток самый вкусный, садись, ешь ! ,, - Спасибо, я не голодная- ответила я. В четвёртых, а по правде во первых. Это тоска за Отчизной ! Земляки мои, постоянно недовольные всем и всеми. Вы не знаете что такое найтись принудительно в чужой стране, среди прекрасной природы на правах пария, среди чужих людей. Не знаете, что стоило только повеять ветру на пороге дома, в котором мгновенно чувствуешь ветер из Польши. Тогда хочется реветь с отчаяния и заливаться слёзами. Не знаете какие чудачества приходили нам в голову, даже те с вызовом духов умерших, чтобы узнать от них когда вернёмся на Родину. Как бесполезно мы верили, что возвращение наступит сейчас, на следующий день, следующей весной, летом. Хотя в Польше бушевала ещё война. Говорят, что надежда это мать глупых, одурелых с отчаяния, но она позволяла нам выжить, выдержать и дождаться ! Тоска за Родиной была огромная. Мы вернулись после пяти лет в 1946 году. Теперь, когда прошло уже пол века, я знаю, что Сибирь имела огромное влияние на дальнейшую мою жизнь. На выборе профессии, места жительства, мировозрения и частной жизни. Принудительно сосланная 12- летняя девушка, с города и низменности, я через 5 лет дорастала и жила в горах, и дремучих, тянувшимися сотнями километров, лесах. Когда после одного года пробывания в Сибири я начала ходить в школу, все уроки учила в лесу, опершись на берёзе. В Сибири была беда, голод, но я ходила в школу и с отличными отметками дошла до половины девятого класса в десятилетке, что соответствует польскому аттестату зрелости. После освобождения Ленинграда, где от голода умерло около миллиона людей, прибыли в колхоз Хмелёвка супруги Меншиковы с дочерью, Эрой. Муж учил нас русскому языку, жена математике и физике. Мать Эри была замечательной учительницей, она меня научила математики и я полюбила математику и русскую литературу. Я дружила с их дочерью и переписывалась с ней после войны. Она писала : ,,Ядзенька, приезжай к нам, горячие картошки есть ,, !
Я училась в лесу ибо лес был всюду. Лес спасал нас от найхудшего, что может быть. От голода ! С июня я собирала маленькую клубнику с приросшим околоцветником. Ведро клубники утром, ведро после обеда. Клубника совместно с околоцветником была в это время года главной нашей пищей, когда уже постарела крапива и не была пригодна на суп. Клубнику мы сушили, это был запас на зиму. В течении 5 лет я не видела там сахара. Летом были грибы, множество грибов. Несколько мешков сушоных правдивых грибов и опёнков было подлинным сокровищем леса во время зимы. А мешки были большие как на картошку. А осенью в долинах, между горами, созревала калина. Её горько кислые ягоды, после 45 градусов мороза, тратили горчавку и были пригодны на варенье. Лес всегда отличался разноцветностью. Весной был голубой. Летом рсцветала там слабенькая у нас купальница. Там весь лес, все поляны были в то время ярко апельсиновые, ковры, ковры цветов. Ведь когда нам 12- 17 лет так даже если мы голодны и у нас одно только платье или юбка, дома ношенная на левую сторону, в школе на правую, то всё таки этот лес любишь. Он остаётся в нашем сердце навсегда.
Пробывая в глубине Сибири, среди местных жителей, у меня создалась иная точка зрения о них, иная чем у других поляков. Слово местный житель, это условное слово. Деревня Хмелёвка, куда мы переехали после одного года жизни в Луговике, это соединённые четыре колхоза, свыше 1000 жителей с десятилетней школой. В ней отразились все этапы многолетних обычаев поселения в Сибири подозреваемых граждан государства. Самой большой группой после россиян и калмыков, были украинцы, спецпереселенцы с 1929 года, времён сталинской коллективизации. У них не было обычая рассказывать о себе, о своей жизни. Только один раз одной бабушке случилось вздохнуть и сказать -,, Эх, на Украине у нас были стада занимающие территорию до границ горизонта ,, ! А самые богатые были колхозы эстонские. Туда мы ходили километрами менять последнюю одежду на пищу. А когда немецкие войска наступали на Москву, привезли туда немцев с Поволжья. Они в каждых условиях были в состянии организоваться. Не искали квартир и ночлегов хотя бы и на полу, у местных жителей, они немедленно строили землянки с окнами со стёклами, очень тёплые и чистые. Их не призывали в армию, их семьи были полные, с мужчинами. Среди немцев были знаменитые специалисты. После пол года работы на кожевенном заводе они завели продукцию пим- знаменитых сибирских валенок, очень тёплых и выгодных. Это были валенки с чистой шерсти, единственная обувь в Сибири, в которых не мерзли ноги. А зима там длится 7 месяцев и в это время нет оттепели. Люди, среди которых пришлось нам жить, присвоили себе двойную нравственность. Власть была грозная, а колхоз не обеспечивал минимум на то, чтобы прожить, так всё что было колхозное годилось к отстрелу. В связи с этим ворвали все и всё что могло пригодиться. Но это не обозначало, как думают некоторые поляки, что там не было солидарности и честности между людьми. Они делились последним ломтиком хлеба, были очень гостеприимны. Несомненно это было вызвано тем, что климат там очень суровый. Там домов на замки не запирали, кода в нём никого нет и когда в нём находятся жители. Каждый путник, независимо от времени года, дня и ночи, был принят и накормлен тем, что в доме было, обыкновенно вареной картошкой с шелухой, и мог ночевать. Я такой гостеприимностью пользовалась многократно, когда преодолевала многие киломнтры с саночками, чтобы добраться к эстонским колхозам и там менять одежду на зерно. На ночлег я входила в первый встреченный дом и никто никогда не отказал мне гостеприимства. И поэтому память о этой солидарности, утомлённых жизнью людей, осталась в моём сердце и памяти навсегда ! И поэтому я их не осуждаю. Я повторяю себе заслышаные там слова :- Мы такие, какую жизнь изготовила нам судьба.
Возвращение в Польшу.
В Польшу мы вернулись весной 1946 года. Из транспорта, который ехал в западнюю Польшу мы вышли в городе Лодзь, потому что там у мамы были сёстры, а в Варшаве был долгожданный отец. Отец- герой, конспиративный деятель Кедыва и Армии Крайовой. Мама, брат и я были счастливы, что задержались в Лодзи, хотя голые и босые. Но так поляки возвращались на Родину. По правде говоря в последнее время была там помощь Унры и мы получили одеяло, мундир американского лётчика и два конфета. Тётя, довоенная учительница начальной школы, рождённая в 1900 году, изгнанна немцами из квартиры на втором этаже в подвал, приняла нас очень радостно и с открытым сердцем. Нам оставила ключ от своей квартиры. Стоя у дверей я онемела, стояла и смотрела ; на на буфетном шкафу лежал белый хлеб, сливочное масло и куча яиц на тарелке. Как же это ? Разве можно есть хлеб с маслом и к тому ещё яйца ? И эти фарфоровые тарелки на прекрасном гданьском буфете ! Тётя не могла себе до смерти простиь, что не оставила как вещь хранимую на память нашей сибирской тарелочки, миски сваренной из двух кусков жести. У тётенки было золотое сердце и мы жили у ней только один месяц. Нам срочно надо было ехать в Варшаву, к отцу, который где -то там пробывал, не зная, что мы приехали в Польшу. И так после месяца мы отправились в местность Голомбки возле Варшавы, где жили наши родственники, до войны были богатыми людьми. У них мы пробывали без прописки несколько месяцев и всё время отыскивали отца. И нам было там так хорошо, что мама решила из квартиры перенестись в беседку в огороде, где не было ни электрического света ни воды. В сентябре нашёлся наш отец вместе со своей небрачной женой. У отца был характер великого пана. Он был одарён музыкальным слухом, он знал несколько иностранных языков, умел изящно вести себя в обществе и имел в обществе связи. Его ареол был заслуженный, работа в конспирации и навязанные связи помогли ему сразу после войны стать инспектором в Министерстве Снабжения и Торговли. Вернулся к нам от своей жены на неполный год. Мы жили с ним у его кузины в Варшаве. И тогда начались недоразумения. Он упрекал маму : ,, Как ты воспитала детей ? Как можно было не взять с собой из Пиньска моих дипломом, фотографии, книг,, ! ( Вспомню, что за нами пришли ночью и дали 20 минут чтобы собраться) Он заметил, что нас, сибирскую голытьбу надо приодеть. Получил для мамы в министерстве справку на одежду в магазинах Унры в Белостоке. Мама поехала туда. В обширных магазинах Унры висели меха, пальто, костюмы и тому подобные вещи. Возбуждённая мама взяла для меня какое- то платье и пальтишко. Будучи там вспомнила раздел таких вещей Унры в Сибири. И тогда утратила всякое доверие для всяких благотворительных организации, которые занимаются разделом помощи для нуждающихся.
После приезда в Польшу я решила пойти в Варшаве в частную гимназию на Белянах. Мадам директор, смотря на меня, с презрением заявила, что меня 17 -ти летнюю девочку надо вернуть в первый класс гимназии, потому что я не обучалась ни религии ни истории Польши. Вот так было в этой школе. К счастью в районе Жолибуж был лицей Рабочего Общества Друзей Детей, школа - избавитель для таких как я, возвращающихся из советских сиротских домов. Там приняли меня в 4- тый класс гимназии в 1947 году. В этом же году отца направили на работу в город Люблин на должность заместителя воеводы. В 1948 году он был арестован за принадлежность и деятельность в Армии Крайвой. Четыре года продолжалось тяжелое следствие. В 1952 году получил приговор смертной казни. Один год пробывал в камере смерти. Пробывал в тюрмах Мокотув, Равич, Вронки. В 1956 в процессе противгитлеровской окупации был реабилитирован совместно с Казимежем Мочарским. Отец рождённый в 1903, в начале войны ему было 36 лет, окупация и следствие были причиной того, что в 1956 году вышел на свободу болен и полный песимист. Умер в 1977 году и похоронен в Алее Заслуженных в городе Пясечно. Я в 1953 году окончила Высшую Сельскохозяйственную Школу, получила диплом инженера, а в 1955 магистра. Во время учёбы и после вуза никто и никогда не требовал от меня, чтобы я рассказывала о деятельности отца ,, врага народа ,, Если кто- нибудь и упомянул об этом, я всегда и последовательно отвечала, что отец не воспитывал меня. И это была правда. Только спустя несколько лет после вуза моя подруга сказала - ,,Тебя сто раз хотели по поводу отца удалить с вуза, а ты всё таки всех нас, в том числе и партийный актив учила математике -,, - Какой партийный актив ! Это же были мои друзья ,, . Я по вечерам посвящала всё своё свободное время, чтобы им, молодёжи бедняков, выяснить тайны математики и физики. Я всю жизнь любила сама учиться и учить других. Польских учебников не было, а русский я знала основательно и в группе друзей с этих учебников читала по польски.
Я всё время тосковала по сибирской тайге. Рождённая в Лодзи, прописана в Варшаве, я не приняла предложения работать асистентом в Вузе. Я работала агрономом 42 года, в том 14 лет в сельскохозяйственных предприятиях и институтах, а также как советчик. Я никогда не жалела выбора профессии. В 1957 я вышла замуж, родила двух сыновей, старший трагически погиб, а у младшего четверо детей. И они являются моей жизнью, которая для меня лично, не всегда была лёгкая. Однако думаю, что мне в жизни чуточку повезло, потому что я всегда любила свою работу. Желаю всем молодым, которые стоят на пороге жизни, чтобы выбрали такую работу, которую любят. Вместе с сыном Войткем, или в одиночку, я посетила половину Европы. Все мы, я, сын и внуки любим лес и озера, а также горы. Теперь я уже пожилая, но не сдаюсь, и всем другим желаю такого самочувствия.
Братошевице\ возле Лодзи Ядвига Гжибчак ( Крак )
Перевод Ежи Кобринь.
Источник: Wspomnienia sybiraków. Zbiór tekstów źródłowych. Cz. II, Koło Związku Sybiraków w Bystrzycy Kłodzkiej, Bystrzyca Kł, 2010
ISBN: 978–83–926622–4–2